Туровец с отвращением смял листовку и бросил.
В окоп Кривца прыгнул его сосед, рябоватый широкоплечий подрывник Шатура.
Ему не терпелось поговорить с комиссаром.
Живому, непоседливому Шашуре было не го себе в его одиночке-яме.
— Товарищ Сталин поздравляет нас с Первым мая, друзья! Он сказал, что Беларусь скоро будет освобождена.
— Спасибо ему великое… — Кривей вдруг, нс договорив, прижался щекой к гладкому прикладу и нажал спусковой крючок. Раздалась скупая короткая очередь. Кривей положил приклад на землю и спокойно отвернулся от пулемета: — Еще одного…
— Туда ему и дорога!
Туровец рассказал о приказе. Грохот боя мешал слушать, и оба бойца часто переспрашивали комиссара. Кривей, не отходя от пулемета, все время следил за полем.
— Значит, товарищ комиссар, скоро фрицу конец? Восстановить все границыздорово! — горячо заговорил подрывник.
В его постоянно меняющих выражение лукавых глазах отражалось все, что происходило в беспокойной его душе. Душа эта, надо сказать, была широкая и неуравновешенная и доставляла раньше немало хлопот командирам и комиссару, но Туровец любил Шашуру за искренность и силу чувств, хотя обычно держал себя с ним сдержанно, сурово.
Приказ Сталина подрывник слушал внимательно, время от времени с восхищением поглядывая на Кривца.
— Это — факт. Сталин слово держит крепко, — спокойно сказал пулеметчик, встретив взгляд подрывника.
Кривец был совсем не похож на товарища. Это был сдержанный, рассудительный человек, скупой в движениях и в проявлении своих чувств. Никто нс видел, чтобы Кривец когда-нибудь очень радовался, зато как будто и грустным его никогда не видели. Он считался одним из лучших пулеметчиков в бригаде.
Шатура никак не мог успокоиться, глаза его возбужденно горели.
— Про партизан как сказал, а?
— Я каждый раз, как послушаю, так будто умней становлюсь. Сил больше, и воевать лучше хочется.
— А мне, хлопцы, когда я слушал приказ товарища Сталина, — дружески, сердечно заговорил Туровец, — особенно запали в душу слова о том, что советский народ может творить чудеса. Мне показалось, как будто он для нас это сказал. Тяжко нам сейчас, хлопцы, но не надо унывать.
Один раз не вышло; еще попробуем, да с большей силой, с большей злостью!
Главное — не вешать головы!
— Было такое, чего таиться, — чистосердечно признался Шашура. — Как увидел ночью — не удалось, нужно отступать назад и потом сидеть почти без патронов, — подумал: ну, конец. А теперь — не, т! Не на таких наскочил фриц! Только б отбить у него побольше боеприпасов… Товарищ комиссар, а вы попросите Москву, чтоб прислали патронов. Тогда мы так рванем, что перья полетят с этих фрицев!
