— Всю землю! Слышали? — выкрикчула радостно Залесская, веселая певунья-сестра, и неожиданно для всех зачлакала.
— Значит, теперь скоро будет свободна и наша Беларусь?
Возбужденные голоса покрыл густой и сильный, как заводской гудок, бас раненого с повязкой на голове:
— Тихо вы! Слушайте лучше! Что, товарищ комиссар, Сталин еще сказал?
Турозец стал пересказывать содержание приказа, стараясь вспомнить каждое услышанное им слово. Все слушали напряженно и взволнованно. Особенно запомнилось ему лицо Залесской, смотревшей на него затуманенными слезами счастливыми глазами. Бородатый раненый с повязкой слушал с суровым выражением лица и с яростью смотрел на всякого, кто перебивал Туровца вопросами.
Глядя на них, комиссар еще раз подумал о том, как всем им нужны сталинские слова, как ждут их в каждом окопе. Нужно немедленно передать их во все роты, все взводы, каждому бойцу.
Он повернулся к Землякову:
— Переписал приказ?
— Сейчас кончаю.
Туровец пожалел, что нет теперь типографии: — другое дело было бы. Ну, что ж делать, переписывать так переписывать!
Он подозвал нескольких партизан, протянул бумагу Габдулину и уселся сам.
Когда листки были переписаны, Туровеи с нарочным разослал их в отряды. На дорогу он наказывал:
— Что бы ни было, донесите… Приказ товарища Сталина!
В отряд Ковалсвича комиссар пошел сам — ему хотелось лично передать на передовую сталинский приказ.
Солнце поднялось выше и купалось в глубокой дымчатой синеве. Лучи, пробиваясь сквозь густую зелень берез и осин, пятнами сверкали на влажной коре, на траве. Светлые полосы, как шелковые ленты, весело расцвечивали тенистую полутьму леса. Деревья стояли молчаливые, спокойные, попраздничному торжественные. Птичье царство на разные голоса славило радость существования, первый день мая.
Туровцу вспоминались отдельные выражения приказа. Он снова думал о недавней ночи, но теперь все пережитое вставало в другом свете. Ощущение громадной, почти непоправимой беды, которое раньше едва не поглотило все другие ощущения, отступило. Он увидел теперь ночные события с высоты, с которой был виден весь фронт.
И он еще раз почувствовал, что нужно как можно скорее рассказать всем партизанам, что происходит там, за кольцом блокады.
Отряд Ковалевича находился на самом неспокойном участке. Тут псе утро не утихала пулеметная трескотня. Над. КП с воем проносились мины и разрывались то возле командного пункта, то немного позади, в лесу.
Когда комиссар добрался до КП, Ковалевич о чем-то разговаривал с вихрастым хлопцем, командиром разведки. Ковалевич пожал своей плотной рукой руку Туровца и пожаловался:
