Он еле справился с этим порывом, ценой прикушенного до крови языка и сведённых в судороге кулаков.
– И чего ты так разволновалась? Ничего не вижу тут интересного, – Лидия оглядела гараж, в котором кроме «Лэндкруизера» не было ни одной машины.
– И… я … не вижу… тут ничего… интересного… – деревянным языком произнёс Славка.
– Ты побледнела! Тебе нужно на свежий воздух!! – Лидия нажала на стене какую-то кнопку, и автоматические ворота медленно поползли вверх.
Славке действительно нужно было на свежий воздух, поэтому, поднырнув под массивную створку, он помчался по длинному, плавно поднимающемуся вверх тоннелю. Тоннель вывел на тыльную сторону дома, куда не выходило ни одного окна, ни одной двери. Стена была ровная, словно крепость, а вдоль дороги, ведущей в подземный гараж, росли густые, ровно подстриженные кусты.
Славка упал на землю, под куст, вдохнул в грудь ночной воздух, в котором дневной духоты было больше, чем ночной прохлады, посмотрел на далёкие равнодушные звёзды и… зарыдал.
В женском платье это было не стыдным. В женском платье это было естественным и доступным, как почесаться в том месте, где возник зуд.
Слёзы градом бежали по Славкиным щекам, скатывались на землю, удобряя кусты, а он думал, что не плакал со времён своего несчастного, бесприглядного, неухоженного младенчества.
В какую историю он влип?!
Никакой логике, никаким просчётам и объяснениям события, происходящие с ним, не поддавались.
А, может, он просто недоученный дурак, и кто-то играет с ним, как со слепым котёнком?!
Вот почему одним всё – и образование, и воспитание, и деньги, и хорошие гены, (гены – это особенно важно, верил Славка даже важнее, чем деньги); а другим – шиш без красной икры?!
Его родители наверняка были алкоголики, наркоманы, воры, а, может, и того хуже, хотя, что может быть хуже, Славка не знал. Он не пил-не курил, оттого, что боялся дурной наследственности, этих самых «генов», которые могли пустить его жизнь уж совсем под откос. Воровал Славка большей частью от скуки и для романтики, а не по велению испорченной натуры или из желания обогатиться…
Жил себе, никого не трогал, имел скудные развлечения, скудные деньги, символическое жильё, рабочую профессию и неопределённые перспективы, и вдруг – на тебе! – оказался тупой, безвольной игрушкой в чьих-то руках. Поймать бы за наглые пальчики эти самые руки… И в тисочки бы их слесарные, чтобы перстенёчки в крошево, чтобы косточки захрустели, чтобы поняли – нельзя обижать обиженных. Нельзя экспериментировать над сиротами, за которых и заступиться-то кроме старенькой Марьи Вольфрамовны некому.
