Он ушел. Косте стало тоскливо. Приуныл и другой мальчик, опустил глаза и нахохлился.
Антонина Антоновна не торопилась стучаться в сердца маленьких жильцов - она только спросила, как их зовут. Костя едва слышно назвал себя, а его сосед, не поднимая глаз, пробормотал:
- Всеволод Булкин…
- Что же, Костя и Сева, посмотрите, где жить будете.
В БОКОВУШКЕ
Это была просторная боковушка с бревенчатыми нештукатуренными стенами. Дверь в нее вела из сеней. Два деревянных топчана, покрытых серыми одеяльцами, столик и табуретка - вот и вся обстановка. Антонина Антоновна рассказала мальчикам, что боковушку пристроил к дому ее сын Василий Федорович Галкин, чтобы в тишине писать диссертацию по своей специальности. Да вот не пришлось Васеньке стать кандидатом технических наук - ушел воевать, и пристройка опустела.
- А нательное бельецо у вас есть? - помолчав, спросила она. - Покажите-ка, сынки…
В узелке, развернутом Костей, оказались длинноухая шапка из молодого оленьего меха, полотенце и алюминиевая кружка; Сева вынул из баула пару трикотажного белья, летние белые туфли, голубое кашне.
- Голь перекатная! - вырвалось у старушки. - Дождем шито, ветром подбито…
- Я не голь! - сердито блеснул глазами Сева. - Мы в Каменке жили не хуже, чем вы.
- Папаша-то что делал?
- Агроном эмтээс! - с гордостью ответил Сева и тихо добавил: - А теперь он красный партизан против фашистов.
- А мамаша где? - нерешительно спросила Антонина Антоновна.
- В Каменке, - отрывисто проговорил Сева, отвернулся и стал приводить в порядок баул, а когда старушка, вздохнув, ушла, он заочно продолжил спор: - Конечно, они хорошо живут, а все-таки пускай не гордится. Подумаешь, голь! У них в гостиной мебель под чехлами, фикусы большие… Я из кухни видел. А у нас тоже так было, даже лучше… Только шкуры медвежьей на полу не было, потому что на Украине медведи не водятся. - Он посмотрел в оконце и нашел крупный изъян в хозяйстве: - Сеновал у них без сена, коровы, наверное, совсем нет, а у нас две сразу было. Вот вам и «голь перекатная»…
- И собаки нет, - добавил Костя. - У Митрия тоже две было.
- Две коровы?
- Не, собаки… Муська да Кусачка.
После всех происшествий этого дня Костя размяк, острые блестящие песчинки закололи глаза. Он протер их кулаком, зевнул, ощупал поясок брюк, убедился, что «свин-голова» и тамга - его богатство и гордость - не потерялись, разделся и лег. Он лег на жесткий тюфячок, укрылся шершавым одеяльцем, и это ложе показалось ему таким теплым, таким-мягким… Тотчас же сон прильнул к нему и погасил все думы. Костя заснул…
