Смерть и приятные голоса (= Губительно приятные голоса) | страница 66



Когда я все-таки спустился и открыл дверь гостиной, там меня встретила полная тишина. Патефон стоял закрытым, пианино - тоже. Никого. Так мне показалось в первый момент. Да, никого, хотя ковер был по-прежнему свернут, а столики и кресла сдвинуты к стенам. Куда же все разбрелись? Тетя Сюзан и дядя Биддолф наверняка отправились спать, наверное утомились после непривычной разминки. Сэр Фредерик - в библиотеку, покурить и почитать. А Урсула и Марсель? Тут даже не о чем и гадать. Решили пройтись. А какие, собственно, могут у кого-то возникнуть возражения? Никаких, подумал я.

И тут я увидел, что разбрелись не все. В одном из глубоких кресел сидел Хилари, вытянув вперед ноги. Глаза его были закрыты, руки сложены на животе, а на полу рядом с креслом стоял стакан. Я не знал, спит он или нет, в любом случае, ему явно не хотелось, чтобы его тревожили: он протяжно дышал, так обычно дышит спящий человек.

Чуть постояв на пороге, я тихонько прикрыл дверь и ушел.

Часть вторая

Глава 1

Тело Хьюго Алстона - настоящего Хьюго - было обнаружено на следующее утро. В кустах рододендронов.

А обнаружил его не кто иной, как я. Дело было так. Из-за бремени ответственности перед Эвелин в связи с нашими новыми отношениями (как будто уже было за что отвечать!) я так и не смог уснуть той ночью, понимая, что неминуемо придется выяснить все до конца. Как только рассвело, я оделся и на цыпочках прокрался по коридору к лестнице, а потом - вниз, и на волю. Вообще-то я совсем не жаворонок. Встаю обычно в восемь, пью чай, все как у всех. В половине пятого я выбрался из постели впервые. Все вокруг казалось странно-незнакомым и волнующим, и почему-то немного... запретным. Слуги, разумеется, еще спали, поэтому мне самому пришлось снимать цепочку и не без усилия открывать тяжелую дверь. Трава на газонах была белой от мельчайших капелек, и казалось, что это не роса, а иней, однако было совсем тепло. Птицы уже щебетали вовсю, гомонили так, что звенело в ушах.

Я не стал надевать кепи, волосы мои топорщились на легком ветру, я чувствовал себя конкистадором, вопреки страху отправившимся к неизведанным широтам. Я оглянулся и посмотрел на дом. Теперь, с зашторенными окнами, он выглядел совсем необитаемым. Я так же, как и возлюбленный Мод {Мод - героиня одноименной поэмы английского поэта Альфреда Теннисона, дочь помещика, влюбленная в бедняка}, "знал, что за шторой белой, словно саван, лишь сон таится, но с дрожью подумал: не вечным ли сном смежены чьи-то ресницы". Я пошел куда глаза глядят. До сих пор не знаю, что заставило меня выбрать тропку, ведущую к зарослям рододендронов, а не ту, что вела к пруду с лилиями или к дороге. Когда я подошел к кустарнику, птицы уже слегка угомонились, звонкое взволнованное щебетание сменилось размеренным посвистыванием и пощелкиванием, лишь напоминавшее звуки свирели пение черных дроздов не сбавляло силы, заглушая все прочие звуки.