жена в полном в благородном значении слова.
• В мире нет ничего разрушительнее, невыносимее, как бездействие и ожидание.
• В науке нет другого способа приобретения, как в поте лица; ни порывы, ни фантазии, ни стремления всем сердцем не заменяют труда.
• Вся жизнь человечества последовательно оседала в книге: племена, люди, государства исчезали, а книга оставалась.
• Где не погибло слово, там и дело еще не погибло.
• Грандиозные вещи делаются грандиозными средствами. Одна природа делает великое даром.
• Мы обыкновенно думаем о завтрашнем дне, о будущем годе, в то время как надобно обеими руками уцепиться за чашу, налитую через край, которую протягивает сама жизнь… Природа долго потчевать и предлагать не любит.
• Страшные преступления влекут за собой страшные последствия.
• Только любовь создает прочное и живое, а гордость бесплодна, потому что ей ничего не нужно вне себя.
Письма «К старому товарищу»
После того как «Колокол» прекратил свое существование, Герцен определенным образом переосмыслил свое отношение к революции и революционерам. Это выразилось, в частности, в его отношении к анархизму, отрицавшему государство, и к главному идеологу русского анархизма М. А. Бакунину, который был его старым товарищем. Полемизируя с ним, Герцен в письмах «К старому товарищу», изданных в 1870 году, отвечал на несколько вопросов, касавшихся прошлого России и ее предполагаемого будущего.
Оглядываясь назад, Герцен признавал невозможным строить новое общество на оголтелом насилии.
Отказывая революционерам в праве говорить и решать от имени народа и его именем, Герцен добавлял: «Поп и аристократ, полицейский и купец, хозяин и солдат имеют больше связей с массами, чем они (революционеры, говорящие от имени масс – В. Б.). Оттого-то они (революционеры – В. Б.) и полагают возможным начать экономический переворот с выжигания дотла всего исторического поля, не догадываясь, что поле его со своими колосьями и плевелами составляет всю непосредственную почву народа, всю его нравственную жизнь, всю его привычку и все утешение». И вслед за тем приходил к очень важному выводу: «Нельзя людей освобождать в наружной жизни больше, чем они освобождены внутри. Великие перевороты не делаются разнуздыванием дурных страстей. Надобно жалеть людей, но жалеть и вещи, и иные вещи больше иных людей… Довольно христианство и исламизм наломали древнего мира, довольно Французская революция наказнила статуй, картин, памятников… Я его так живо чувствовал, стоя с тупой грустью и чуть не со стыдом… повторяя: Все это истреблено во время революции».
