Характеризуя приближенных Екатерины, Александр писал: «Придворная жизнь создана не для меня. Каждый день, когда должен являться на придворную сцену, я страдаю. И кровь портится во мне при виде низостей, совершаемых другими на каждом шагу для получения внешних отличий, не стоящих в моих глазах и медного гроша. Я чувствую себя несчастным в обществе таких людей, которых не желал бы иметь у себя и лакеями, а между тем они занимают здесь высшие места». Все это уже в девятнадцать лет привело Александра к мысли отречься от престола и, уехав на берега Рейна, жить там в качестве частного лица с женой и детьми. В течение жизни эта мысль не раз будет приходить к Александру, меняя обличье, но оставаясь неизменной по существу. Станут иными места задуманного пребывания, форма ухода от власти, поводы, однако мысль о смене участи, предначертанной ему самим фактом рождения, никогда не оставит Александра.
И здесь, в самом начале его сознательной взрослой жизни, нежелание занимать трон, принадлежащий ему по праву рождения, Александр станет обосновывать всеми возможными способами – логическими, историческими, правовыми и нравственными.
Доверительные беседы с Адамом Чарторыйским
Мысль о своем отказе от царствования Александр развивал в беседе и с другим близким ему человеком – князем Адамом Чарторыйским.
Князья Адам и Константин Чарторыйские приехали в Петербург из Польши в 1795 году, были приняты при дворе и вскоре подружились с Александром. После отъезда Лагарпа Александр особенно сблизился с Адамом Чарторыйским и как-то весной 1796 года высказал ему то, что прежде доверял лишь одному Лагарпу.
Александр сказал, что он порицает основные начала политики своей бабки как в России, так и в недавно расчлененной и покоренной Польше. Он сказал, что все его симпатии на стороне поляков и он оплакивал падение их государства, ибо любит свободу и ненавидит деспотизм во всех его проявлениях. Даже французская революция вызывала у него чувство симпатии и участия.
«Я возымел к нему безграничную привязанность, – писал впоследствии князь Адам, – и чувство, внушенное им мне в эту первую минуту, пережило даже постепенное разрушение возбужденных им надежд». Позже оно устояло против всех ударов, нанесенных ему самим же Александром, и никогда не погасло, несмотря на множество причин и на все печальные разочарования, которые могли бы разрушить его.
Встречаясь с князем Адамом, Александр утверждал, что наследственность престола – нелепость и несправедливость, ибо верховную власть должен вручать народ самому способному из своих сыновей, а не тому, кого поставил над обществом случай рождения.
