Через четыре года, как только Петр I умер, Екатерина I тут же вернула своего лейб-хирурга в Петербург и приставила его к цесаревне Елизавете. С этих пор Лесток прочно вошел в высший петербургский свет, сохранив прекрасные отношения и со старой московской знатью. Умел он ладить и с Бироном, и с Остерманом, и с Волынским, который конфиденциально читал ему свои секретные сочинения: «Генеральное рассуждение о поправлении внутренних государственных дел» и «Записку о недостоинстве окружающих императрицу людей и о печальном положении людей достойных». Не попав вместе с Волынским на плаху и даже избежав ссылки, Лесток опасался новой опалы, гораздо худшей, чем прежняя, и потому сочувствовал заговору, составленному сторонниками Елизаветы, а вскоре и стал играть в нем одну из ведущих ролей.
По роду своей профессии он был вхож в любой дом, а из-за хорошего знания нескольких языков был незаменим в сношениях с иностранцами. Благодаря этому он стал посредником между французским послом де Шетарди и шведским послом Нолькеном, которые, по указанию своих правительств, должны были всемерно содействовать свержению Брауншвейгской фамилии и переходу власти к Елизавете Петровне из соображений собственных выгод Франции и Швеции.
Маркиз де Шетарди прибыл в Петербург в 1739 году, а более или менее сблизился с Елизаветой лишь после падения Бирона, в конце 1740 года, но и тогда вел себя с ней крайне сдержанно и осторожно, так как еще не имел инструкций своего министра иностранных дел. От союзного Франции шведского посла де Шетарди узнал, что на организацию заговора Швеция ассигновала сто тысяч червонцев. И хотя солидность суммы говорила об основательности намерений и достаточной прочности задуманного предприятия, оба иностранных заговорщика долгое время провели в колебаниях. Так обстояло дело до последней декады ноября 1741 года, когда в действие вступило испытанное средство неожиданных и насильственных «коронных перемен» – петербургская гвардия.
Толчком к совершению государственного переворота послужили два обстоятельства. Во-первых, 23 ноября на куртаге, состоявшемся в Зимнем дворце, Анна Леопольдовна сказала Елизавете, что попросит отозвать де Шетарди во Францию, а Лестока прикажет арестовать.
Во-вторых, 24 ноября гвардии было приказано выступить в поход к Выборгу, где шли военные действия против шведов. Чисто по-человечески можно было вполне понять нежелание гвардейцев уходить в самом начале зимы из теплых петербургских квартир под Выборг. Кроме того, Елизавета и ее сторонники-гвардейцы не без оснований опасались, что если они покорно уйдут из столицы, то заговор будет немедленно разгромлен, лишившись своей единственной серьезной опоры. В этих обстоятельствах решающую роль сыграли не холодность расчета, не полная готовность заговорщиков, а, как это ни парадоксально, трусость Лестока, более всего боявшегося пыточного каземата Петропавловской крепости. Он ежечасно торопил Елизавету и пугал ее тем, что и она разделит его участь и будет не просто насильно пострижена и навечно заточена в монастырь или пожизненно заключена в крепость, но и, возможно, повешена.
