Поэтому Маколи решил пойти к мисс Таузи, которая была следующей на очереди, если исходить из свойств ее характера и месторасположения ее дома.
- Пойдем, - позвал он Пострела. - Пройдемся немного.
Девочка покорно встала. В ее тусклых глазах появилась искра оживления.
- Куда?
- Недалеко. Если пойдешь быстро, то прогонишь простуду.
- Ладно, - согласилась она.
- Как ты себя чувствуешь?
- Не очень хорошо.
- Иди как можно быстрей.
- Ладно.
Маколи пошел парком, обходя лужи на дорожках, потом обогнул здание почты. В воздухе по-прежнему висела серая мгла. Им встретились дети, идущие в школу. Еще долго после того, как они прошли, слышались их голоса. Запела циркулярная пила. Звук ее стоял в неподвижном воздухе.
Он думал про мисс Таузи. Смешно, но он не знал ее имени. И никогда не слышал, чтобы кто-нибудь называл ее по имени. Мисс Таузи, и все. Даже Барни звал ее просто «сестренка». Может, ее звали Эйлин или Адела, может, Тереза или Моника - ей шло любое из этих имен. А может, она сняла его с себя, как снимают бусы, и спрятала в нафталин вместе со своим приданым и разными тряпками, которые собирала на свадьбу и на потом. Когда тот парень ее бросил, она вовсе не затаила обиду и даже не похудела, как его звали, этого малого с выпученными глазами, манерами приходского священника, намазанными вазелином волосами и украшенной топазом цепочкой для часов? Вроде Уолтер или как-то еще. Он спутался с какой-то богачкой из Штатов, и для мисс Таузи все было кончено. Нет, она не потеряла голову от горя. Она приняла этот удар, как волю господню, и втайне лелеяла свою грусть, смакуя ее в дождливые дни возле камина, как смакуют по понедельникам холодную баранину, оставшуюся от воскресного обеда.
Он ясно представлял ее себе: неглупая, с лошадиным лицом и добрыми карими газами. Она говорила приятной скороговоркой и чуть склоняла голову набок, охая от участия. Во всей ее фигуре проглядывала благожелательность. Она ходила мелкими, быстрыми шагами, держа на животе сумку, и носила шляпы, которые были похожи на подрезанные корзины.
В двадцать лет Барни Таузи стриг овец. В двадцать один год он пошел в семинарию и носился по округе с Библией в руках. Потом принял духовный сан и почувствовал призвание поехать в Китай, где жил сейчас и давал жару китайцам, если только они не давали жару ему.
Маколи остановился на обочине. Ярдах в пятидесяти на прогалине среди деревьев стоял старый дом Келли. Он ничуть не изменился. Тот же самый старый сруб с остроконечной кровлей и верандой с низко нахлобученной крышей; тот же оцинкованный бак для воды под единственным во дворе апельсиновым деревом; по-прежнему колья изгороди покосились, а проволока между ними была кое-где разорвана и перепутана.
