В этой роли она и оставалась с ним, пока он шагал по дороге.
Хмурый день завершился ливнем. Укрыться было негде. Как звезда, сквозь кустарник мерцал свет, но он был где-то далеко, далеко. Маколи помнил, что в десяти минутах ходьбы есть высохшее русло реки, через которое перекинут мост, и побежал к нему. Пострел бежала рядом, втянув голову в плечи.
- Дай руку, - пронзительно вскрикнула она, когда Маколи начал спускаться под откос.
Они забрались под мост, отыскав место повыше, и уселись. Маколи пришлось согнуться, потому что голова его касалась досок моста. Они молчали. Кругом царила тьма, только ветер выл и плескал водой по настилу моста, просачиваясь в щели, да стучал дождь, невидимый и невидящий. Он тут же отыскал их руки и лица, заставляя ежиться, как бездомных собак. Сырой ветер вихрился над мостом. Маколи было холодно. Он чувствовал, как дрожит рядом девочка. Он развязал мешок, достал одеяло, и они закутались в одеяло, а поверх покрылись брезентом.
Для Маколи это вовсе не было тяжким испытанием. В этом было даже какое-то удовольствие. Им еще повезло уйти от дождя и согреться. Укромный уголок, уютный и тихий - конечно, удобств могло бы быть и побольше - но, черт побери, жаловаться не приходится. Бывает и похуже. Мог бы очутится под открытым небом, идти навстречу ветру и дождю, шатаясь, как пьяная баба на вечеринке. Он ждал, что Пострел начнет жаловаться, но она молчала.
Наоборот, она уткнулась в него и, довольная, похрюкивала.
- Мне здесь нравится, папа, - весело сказала она. - Здесь хорошо.
Он размышлял о прошедшем дне и обо всем, что случилось. Он думал о тысяче событий, происшедших, происходящих и грядущих. Вспыхивали и гасли мысли; возникали и туманились образы. Он видел лицо Кристи, представлял его себе ребенком - кровожадным ребенком с черной щетиной на лице, и ведь, верно, мать любила бы его, даже если б он отбивал горлышко от молочной бутылки и, играючи, глупый малыш, тыкал осколком ей в лицо. Мысль эта вызвала у него добродушную усмешку.
Пострел хихикнула ему вслед.
Думал Маколи и про Джима Малдуна, беспокойного, как собака, увидевшая привидение, напуганного до смерти и все же протянувшего руку помощи; белый, как полотно, его аж тошнило от страха, Малдун отворачивался, но оставался рядом, не придумывал поспешных отговорок, чтобы задать стрекача. Он хотел помочь. На это нужно мужество. Настоящее мужество.
И думал он о девушке. О Минни, Мэри, Мэйбл. Он хотел ее. Он понимал, как сильно хочет ее. Он хотел, чтобы она, смеясь, убегала от него, хотел поймать ее, овладеть ею, заставить ее забыть про смех и услышать, как она застонет от удовольствия, всколыхнувшись в последний раз. А он встанет и уйдет от нее, как герой, как победитель, оставив ее обессиленной от исступления.
