Инструктор в летнем лагере в Минске носил кипу, и многие ребята последовали его примеру. Заповедей почти никто из них не соблюдал, но кипа была символом, знаком национальной идентификации. В результате как-то вечером, когда обитатели каравана номер 54-а только закончили ужин и теперь, устраиваясь на ночь, искали, чем бы заткнуть щели, чтобы не так дуло, дверь широко распахнулась и двое охранников ввели высокого, чуть сутулого парня в очках и с кудрявой черной шевелюрой. Когда дверь за охранниками захлопнулась, новенький огляделся вокруг, уселся на привинченную к полу табуретку и произнес: — Мне, наверное, надо представиться. Гольдберг. Владимир Зеэв. Он говорил на правильном иврите, пожалуй, даже слишком правильном, но акцент угадывался безошибочно.
— Владимир Зеэв, — понимающе улыбнулся Ури, — в честь Жаботинского.
Менаше поднялся с матраца и положил мальчику руку на плечо.
— Надо же, уже и олим начали брать. Сколько ты в стране?
— Четыре дня, — последовал ответ, и все они застыли на месте…
В караване Зеэв освоился очень быстро, и вскоре, под руководством Менаше, уже накладывал тфиллин. По субботам вместе с Яаковом они, за неимением лучшего, изучали ТАНАХ по антологии Шимона Пелера, причем Яаков пытался дополнить недостающие куски по памяти, насколько это было возможно. На допросе Зеэв признался, что незаконно перешел границу, через две недели его отвезли на суд в Беэр-Шеву, где он и получил свои десять лет, но особенно по этому поводу не переживал, утешаясь мыслью, что Харид умрет раньше. Об этом Зеэв заявил во всеуслышание, вернувшись из Беэр-Шевы. Был дождливый зимний вечер, и Зеэв, стоя посреди комнаты, пытался стянуть с себя промокшую насквозь куртку цвета хаки. Денег у государства не было, и заключенным выдавали вышедшую из употребления армейскую одежду.
— Может, не стоит так громко, — пытался урезонить его Яаков.
Охранники только-только заперли снаружи дверь каравана и с улицы еще доносились их шаги. Но Зеэв в ответ только рукой махнул.
— Что они мне сделают. Добавят еще десятку. Ну, так долго он точно не протянет.
— Это как сказать, — заметил Ури, — диктаторы как раз живут долго. Ким Ир Сен дотянул почти до ста лет.
Сам Ури получил восемь лет, но тоже рассчитывал выйти до окончания срока. Израиль, сказал он как-то Яакову, — слишком маленькая страна, и процессы, которые заняли в России, или, скажем, Китае, десятилетия, здесь протекают гораздо быстрее. Диктатуры Харида хватит лет на пять, не больше. Они как раз были одни в караване, Ури был болен, а Яакова, как новенького, первые три дня на работу не выводили, и он воспользовался случаем и поинтересовался, за что Ури сидит.
