Я так и сделал. Развернув листочек бумажки и приблизив его к глазам, я прочел вслух короткий текст:
«ГЛАВНЫЙ ПРИЗ. ЗАМОК ЧУДЕС.»
– Что? Что ты сказал?! А ну, повтори! – Дядюшка побледнел еще сильнее.
Я повторил. Дядюшка беззвучно пошевелил губами – кажется, он хотел сказать: «Не может быть! Наконец-то!» – и рухнул, как скошенный колосок, на пол.
– Ему плохо?! – всполошились все, кто был со мной в комнате. – Тупсифокс, отвечай, ему плохо?!
– Ему хорошо, – поспешил я успокоить толпу гостей. – Неужели вы сами этого не видите!
И я показал рукой на бледное, как мел, лицо дорогого дядюшки, по которому блуждала счастливая детская улыбка.
В воскресенье мы с дядюшкой, Кнедликом, Пугаллино и всем семейством старой баронессы Луизы фон Фитингоф поехали провожать на вокзал Пикника и всю его компанию. Нам повезло, проблем с посадкой в вагон не было. Знакомый Пикнику усач-проводник, едва завидев четверку мышей в намордниках и разношерстную толпу провожающих (а с нами кроме Кнедлика поехали на вокзал Хрю-Хрю, Шнапс и овчарка Линда), живо распахнул перед новыми пассажирами дверь и, согнувшись в почтительном поклоне, ласково пробасил:
– Прошу, господа! Прошу, фроляйн!
После чего помог Пикнику, Лакомке, Сахарку и Везунчику запрыгнуть в тамбур. Ольгерд и Ганс-Бочонок зашли в вагон, разумеется, без посторонней помощи.
– До скорой встречи! Счастливого Рождества! – закричали мы друг другу наперебой. – Бог даст, скоро снова увидимся!
Вскоре состав дернулся и медленно покатил по рельсам. Все провожающие стали прощаться и махать вслед уезжающим руками. А мой дядюшка вдруг громко шмыгнул носом и воскликнул:
– До свиданья, шельмецы! Приезжайте в гости! Я буду очень о вас скучать, честное пуппетролльское слово!
И хотя все мы знали, что честное пуппетролльское слово не стоит и ломаного гнэльфдинга, ему все на этот раз почему-то поверили.
