– Первый раз встречаюсь со случаем парадоксального отрезвления, – пробормотала я, – слышала, что алкоголику надо уши сильно потереть, вроде это помогает.
Олеся почесала щеку.
– У Митрича особенность такая. Если его по башке охреначить, он станет как стекло!
– Остекленевший, – не удержалась я.
– Не, трезвый, – возразила Олеся.
– Оригинально, – удивилась я. – Вы не пробовали бить мужа по голове каждый раз, когда он водкой наливается?
Олеся потупилась.
– Пользуюсь. Помогает отлично.
– Че у нас с дверью в туалет? – мирно спросил Митрич, протискиваясь за стол. – Опять упала?
Олеся кивнула, алкоголик поморщился.
– Ну народ! Кривой дом соорудили! Десятый год в нем живем, и створка все время валится. Все! Надоело ее чинить! Сделаю занавеску!
– Не надо, – встревожилась Олеся, – без двери неудобно.
– Привыкнешь, – сурово распорядился муж.
– Если повесить портьеру на толстую деревянную палку, тоже неплохо получится, – дала я Олесе совет, – хотя нет стопроцентной уверенности, что она при падении Митрича по башке огреет.
– Давай борща! – стукнул кулаком по столу Митрич.
– Ты его съел, – ответила жена.
– Когда?
– В обед, – терпеливо сказала Олеся.
– Я сегодня не жрал, – нахмурился муж.
– Еще как нахлебался, – вздохнула жена, – три тарелки слопал и водкой запил.
– А не ври-ка, – начал закипать алкоголик, – я только с работы пришел, ноги от ходьбы гудят.
– Вроде бы ты откуда-то на маршрутке ехал, – поддела его жена.
– Вы ходите на службу в майке, трениках и небритый? – вмешалась я в их разговор.
– Погодите, мама, – отмахнулся от меня, словно от надоедливой мухи, Митрич, – вас в гости не звали, коли сами приперлись, жуйте тряпку, лучше б дочь нормально воспитали.
– Побойся бога, – всплеснула руками Олеся, – моя мать пять лет как померла, ты еще на поминках редькой в масле объелся!
Лоб Митрича собрался складками, брови сдвинулись к переносице.
– А и правда, – загудел он, – что ж это получается? Она вернулась? За что мне такое? Сгиньте, мама, ваше время истекло, дайте людям пожить нормально. Кыш на тот свет!
Олеся схватила с плиты эмалированный ковшик и треснула мужа по затылку. Митрич ударился лбом о стол, икнул, потом принял вертикальное положение и спросил:
– Какой месяц на дворе?
– Октябрь, – ответила я.
– Зима пришла, – мечтательно протянул Митрич, – надо бы к мамке в Ковров скатать. Чеснок сажать пора, одна живет мамонька, помочь ей, кроме сына, некому.
Олеся быстро перекрестилась.
– Померла она, слава богу.
