— Барракуда, — тихо сказал большеротый.
— …А потом очень долго отмывают, — закончил тот неожиданно спокойно, даже мягко, с безмятежной улыбкой.
Ивар всхлипнул. Все его внутренности тугим болезненным комом провалились в самый низ живота.
Барракуда щелкнул языком и поинтересовался с отеческой заботой:
— Тебе, может быть, захотелось справить естественную надобность? — и приглашающе кивнул на узкую дверь уборной.
Ивар рассвирепел — и это помогло ему перебороть приступ страха. Стиснул зубы, заставляя себя расслабиться. Гордо вскинул голову. Вспомнил лицо отца. Процедил сквозь зубы:
— Дальше?
Барракуда и большеротый переглянулись.
— Дальше — просто, — сказал Барракуда со вздохом. — Ты нам не нужен, но если мы тебя отпустим, ты сразу же выдашь папе нашу маленькую тайну… Или нет?
Он прищурился, и усы его встали дыбом.
— Да, — заявил Ивар с отвращением.
Барракуда радостно закивал:
— Конечно. Хотя брат твой в этом случае обещал хранить молчание. Возможно, он не прав?
Ивара бил озноб; прерывисто вздохнув, он обхватил руками плечи. От него хотели чего-то — и не объясняли, чего; вился длинный, бессмысленный, тошнотворно противный разговор.
— Что вам надо? — спросил он устало. — Если вы решили нас убить — давайте, не тяните… Только, — он снова выпрямил спину, — только мне жаль вас. То, что сделает с вами отец…
Ивар замолчал. Его сочувственная усмешка лучше любых слов поясняла, как плох будет конец этого самого Барракуды.
И снова воспоминание об отце прогнало страх. Мир стоит по-прежнему, и над Городом, наверное, уже взвился разлетающийся на поиски флот… Ивар будто воочию увидел, как отец его, Командор, прямой и неподвижный, сидит перед Центральным Пультом в Ратуше, как огоньки приборов освещают снизу его жесткое, будто железное лицо, как безжалостные губы, почти не разжимаясь, выдают приказ: «Окружить… Взять всех живыми… Главаря — ко мне…»
Тонкие пальцы бегают по клавиатуре — и вот уже тысячи и тысячи закованных в броню крейсеров нависают над объектом «Пустыня»… Страх, замешательство Барракуды, его униженные мольбы, он сам на коленях умоляет отца не карать его слишком строго… Возможно, Ивар за него заступится.
От этой мысли, такой неожиданной и такой сладкой, он вдруг улыбнулся. Не испуганно, не жалко, не просительно — спокойно, с долей снисхождения:
— Мне действительно жаль вас всех. Искренне жаль. Ведь нас уже ищут.
— Да, — согласился Барракуда, которого, по-видимому, здорово удивила перемена Иварова настроения. — Вас ищут… А найдут нас. Все получается очень плохо… Для нас, конечно. Если не учесть одну деталь, — он довольно улыбнулся. — Ваш отец, возможно, захочет видеть вас снова. И щедро заплатит за такую возможность.
