– Теперь твоя очередь!
Но у Кракофакса видимо из-за воздействия коктейля что-то случилось с памятью. Он забыл все нужные заклинания и стал бормотать совсем другие волшебные фразы, явно не подходившие для данного момента.
Сначала он пустил в пляс все вещи, которые лежали на полках. Затем наполнил салон самолета едкими клубами разноцветного дыма. А когда догадался, что делает что-то не так, с перепугу швырнул лайнер в пике.
– Дядюшка, опомнись! – завопил я, стараясь перекричать визг перепуганных пассажиров. – Сейчас не время шутить! Немедленно отмени все свои заклинания!
Кракофакс и сам понял, что хватил через край. Поэтому спорить по своей обычной привычке не стал, а послушно выполнил мою просьбу. Дым тут же рассеялся, вещи улеглись обратно на полки, а лайнер, сделав крутой вираж над какой-то телевизионной вышкой, снова принял горизонтальное положение и продолжил нормальный полет.
К счастью, никто из пассажиров сильно не ушибся. А многие даже не успели испугаться – так быстро все произошло. Только стюардесса, которой пришлось прокатиться на столике с прохладительными напитками сначала от середины салона до дверцы кабины пилотов, а затем от кабины снова до центра салона, запоздало вскрикнула:
– Сядьте, пожалуйста, все на свои места! И пристегнитесь ремнями! Все-таки мы летим над Мерхенштайном, здесь всякое может случиться!
Услышав эти слова, фрау Луиза обиженно поджала губы:
– Мерхенштайн, милая фроляйн, здесь ни при чем. Пуппитролли – вот причина всей этой суматохи!
А затем, повернув к нам свой гордый профиль, она строго сказала:
– Господин Кракофакс, раньше я была о вас лучшего мнения! Немедленно прекратите свои фокусы, иначе я рассержусь!
В ответ раздалось дядюшкино сердитое сопение, какое-то неразборчивое бормотание (кажется, старый пуппитролль произнес: – «А мне на это чихать!»), и вдруг прямо передо мной на столике возник мой дядюшка – в своем обычном виде и в натуральную величину.
– До чего вы все скучные, – проговорил он, морщась и тихо икая. – Хотел вас немного развеселить, да, видно, не сумел… Ну что ж, извините!
И он спрыгнул со столика на колени краснолицему гнэльфу, а оттуда на пол. Сел на коврик в проходе между креслами, гордо скрестил на груди руки, измазанные раздавленной клубникой, и погрузился в долгое молчание.
