Возница показал кнутом вправо: на горизонте шесть фигур шеренгой. Уходят.
— Ну, езжаем,—сказал Гуськин.— Может, еще ко
го встретим.
Охрана вылезла и браво зашагала рядом.
Унылое путешествие.
Ехали почти не отдыхая. Для разнообразия менялись местами, ходили друг к другу в гости. Неожиданно один из охранников вступил с нами в разговор. Я сухо ответила и сказала сидевшей со мной Оленушке по-французски:
— Не надо с ними разговаривать.
Охранник чуть-чуть усмехнулся и спросил:
— Почему же? Я ведь вас давно знаю. Вы читали
на вечере у нас в Технологическом.
— Как же вы… сюда попали?
Он смеется.
— А вы думали, что мы большевики? Мы не
сколько дней все ждали случая вырваться оттуда.
Нас четверо —два студента и два офицера. А сего
дня, когда стали говорить об охране для вас, никто из
большевиков не захотел отлучаться. У них каждый
день добыча есть. Ну вот, мы и вызвались, подгово
рили кое-кого. Мы, мол, выручим. Вот и выручили.
Одно только их смущало, что у моего товарища зо
лотой зуб. Хотелось выдрать. Ну да в спешке, как
видно, позабыли.
Едем дольше.
На перелеске ограда — частокол. У ворот два немецких солдата. За воротами барак.
— Это что за гутен таг?
— Карантин! Новое дело! —мрачно объясняет
Гуськин.
Из калитки выходит немец поважнее, в шинели потемнее, и говорит, что мы должны просидеть две недели в карантине.
Гуськин на диком немецком языке объясняет, чтс мы самые знаменитые писатели всего мира и что мы «так здоровы, как не дай бог, чтобы господин начальник был болен». И зачем мы будем занимать в карантине место, которое нужно для других?
Но немец своей пользы не понял и захлопнул калитку.
— Гуськин! Неужели ехать назад?
— Эт> — отвечал Гуськин презрительно.—Зачем
назад, когда надо вперед. Ход есть, только надо по
искать. Стойте, а я начинаю.
Он заложил руки за спину и стал ходить вдоль ограды. Ходил и внимательно смотрел часовым прямо в лицо. Раз прошел, два, три.
— Черт знает что! — удивлялся Аверченко.
Весь наш длинный поезд стоял и доверчиво и по
корно ждал.
Четыре раза прошел Гуськин мимо часовых, наконец выбрал одного, приостановился и спросил:
- Ну?
Часовой, конечно, молчал. Но вдруг глаза его поехали вбок. Один раз, другой, третий… Я посмотрела по другую сторону дороги: за кустами стоял еще один немец и невинно разглядывал веточку бузины. Гуськин медленно, не глядя на немца, стал кругами, как коршун, приближаться к нему. Потом оба скрылись в лесу.
Пропадал Гуськин недолго. Вышел один и громко сказал:
