Что же, однако, я буду читать? Какая у нас будет аудитория? Робеспьер говорил, что все «светлые личности, сбросившие вековые цепи»,—каторжники, что ли? И вдобавок «глубокие ценители и знатоки искусства». Какого искусства? Аверченко решил, что «блатной музыки».
Что же читать?
— Надо читать нежные стихи,— решила Оле-
нушка.— Поэзия облагораживает.
— А я все-таки лучше прочту сценку в участке.
Не так благородно, зато роднее, — сказал Аверченко.
Оленушка спорила. Она на гастролях в западном крае читала мою «Федосью».
«Ходила Федосья, калека перехожая» и т. д. (вещь очень актерами любимая и зачитанная).
— И вот, представьте себе, в антракте забежал
ко мне за кулисы один старый иноверец, совсем про
стой, и со слезами говорил: «Милая госпожа артист
ка, ну прочтите же еще раз про эту Морковью».
— Ведь там же про Христа говорилось,— пламен
но убеждала Оленушка,— иноверцу, наверное, это
было неприятно, а все-таки это его растрогало.
— Милая Оленушка,—сказала я.—Вашего «ино
верца» здесь, наверное, не будет. Читайте лучше
что-нибудь про аэроплан или про жареную барани
ну…
В сенях раздался восторженный голос Робеспьера.
Я вышла из комнаты.
* * *
Вечер. Восемь часов.
Пора отправляться на знаменитый концерт.
Как одеться? Вопрос серьезный.
Думали, думали — решили надеть блузки и юбки.
— Если наденем что-нибудь понаряднее — навер
ное, ограбят, — сказала актриса с собачкой.—Не
надо им показывать, что у нас есть приличные
платья.
— Ладно.
Идти придется пешком, через ограды, пересечь полотно железной дороги, потом мимо амбаров… Дождь. Грязь хлюпает, где пожиже, и чмокает, где погуще. Впотьмах кажется, будто она кипит и шевелится.
Оленушка сразу завязла и пищит, что у нее «калоши захлебнулись».
Гуськин водит над дорогой слепым фонариком, словно кадит дождю и ночи.
Какая неуютная дорога в «Клуб просвещения и культуры».
— А на что им лучше? — говорит незнакомый го
лос.—Там все равно никто никогда не бывает.
Кто-то хлюпнул и чмокнул около меня. Кто-то чужой. Надо быть осторожней.
Но все-таки, если мы даже кое-как доберемся,— как же мы вылезем на эстраду с комьями грязи на ногах?
Аверченкин импресарио советует снять башмаки и чулки, идти босиком, а там уже, в клубе, попросить ведро воды, вымыть ноги и обуться. Или наоборот — идти как есть, а там, в клубе, потребовать воды, вымыть ноги и идти на эстраду босиком. Или еще лучше — выстирать в клубе чулки, а что мокрые, то ведь это будет мало заметно.
— А вы умеете стирать? — мрачно спросил чей-то
