В результате бедлам на столе удивительно расчистился, что вдохновило после ланча взяться еще за два-три дела, к которым не лежала душа. Для одного из них потребовалось деликатное разъяснение, почему «мы» допустил, чтобы на Чикагскую деловую ярмарку был отправлен арифмометр устаревшей модели, и Фрэнк сотворил шедевр отписки, к которой не подкопаешься. Второе дело — толстая пачка писем, которой он давно избегал, — оказалось сущей пустяковиной и нуждалось лишь в его единоличном решении. Какие призы назначить на разбухшем участниками конкурсе продавцов перфораторов из Миннеаполиса и Сент-Пола: цельнозолотые зажимы для галстуков ($14.49) или цельнозолотые бутоньерки ($8.98)? Зажимы! И дело отправилось в корзину исходящих.
Энергия в нем клокотала, но причину этого он понял лишь в четыре часа, когда устало поплелся к питьевому фонтанчику («Смотри, какой большой пузырь — бумц! Здорово, правда?»). Слова Эйприл о том, что он «годами работает как лошадь», оставили в душе виноватый осадок. Фрэнк хотел возразить, мол, чем бы год за годом он тут ни занимался, едва ли это можно назвать лошадиной работой, но жена не дала ему такой возможности. И теперь попыткой за день избавиться от всех бумаг он хотел компенсировать ее заблуждение. Что за ерунда! Какая, к черту, разница, чем он занимался, что она о том думала и что он думал, будто она думает? Может он наконец уяснить, что все это теперь не важно? Утирая теплой ладонью озябшие губы, Фрэнк заковылял обратно и вдруг стал осознавать, что пройдет немного времени, и он навсегда покинет это место. Вся эта засушливая медленная мука конторы — лампы, стеклянные перегородки, стрекот пишущих машинок — будет вырезана из его жизни, точно мозговая опухоль. И слава тебе господи!
Заключительным аккордом его рабочего дня стало действие, не нуждавшееся в особых усилиях, но потребовавшее известной отваги. Фрэнк открыл нижний ящик стола, осторожно выгреб всю кипу «богачества», весившую как пара телефонных справочников, и отправил ее в мусорную корзину.
На какое-то время контора выпала из его сознания. Все было, как всегда: он перебирал бумаги, обменивался репликами с Бэнди, обедал с Ордуэем и компанией, в коридорах сдержанно улыбался Морин Груб и даже останавливался поболтать с ней в знак того, что они друзья, но все это не имело значения и было лишь подготовкой к вечеру.
Казалось, он окончательно просыпался только на закате дня, когда сходил с поезда и усаживался в машину. Угомоненные телевизором дети вели себя тихо; Фрэнк с Эйприл выпивали аперитив и садились за приятный ужин, который неумолчностью бесед напоминал времена, когда они еще не были женаты. Но по-настоящему день начинался позже, когда детей укладывали в постель и плотно прикрывали дверь в их комнату. Заняв привычные места в гостиной (Эйприл красиво сворачивалась на диване, Фрэнк прислонялся к книжному шкафу, у каждого сигарета и чашка черного кофе по-итальянски), они пускались в свой любовный роман.
