Что же это за жизнь такая! Пусть кто-нибудь, бога ради, объяснит, в чем суть, смысл и цель подобного существования?
Наступил вечер, и осоловевший от пива Фрэнк с нетерпением ждал прихода Кэмпбеллов. Обычно их визит угнетал («Отчего мы не встречаемся с кем-то еще? Ты понимаешь, что практически они — единственные наши друзья?»), но сегодня вселял определенную надежду. По крайней мере жена будет вынуждена смеяться и поддерживать беседу, временами одаривать его улыбкой и называть «дорогой». Спору нет, в обществе Кэмпбеллов в них обоих проявлялось все самое лучшее.
— Привет!
— Привет!.. Привет!..
Сей короткий радостный возглас, рожденный в сгущавшихся сумерках и двойным эхом вернувшийся от дома Уилеров, был традиционным герольдом вечернего увеселения. За ним последовали рукопожатия, смачные чмоканья и притворные стоны, говорившие о том, что в поиске сего оазиса путники совершили долгий изнурительный переход по раскаленным пескам и отказали себе в живительном глотке ради надежды на здешнее облегчение. В гостиной после мимической пантомимы, передавшей наслаждение от первых глотков из запотевших стаканов, они на секунду сошлись вместе, чтобы выразить обоюдное восхищение, а затем каждый принял свою умеренно расхристанную позу.
Милли Кэмпбелл сбросила туфли и устроилась среди диванных подушек, подобрав под себя ноги; ее запрокинутое лицо лучилось добродушной улыбкой, говорившей: возможно, я не первая красавица на свете, зато мила, резва и весела.
Фрэнк сел рядом с диваном на пол, и его согнутые ноги оказались вровень с его головой. Взгляд его уже светился готовностью к беседе, а тонкие губы насмешливо вытянулись трубочкой, словно во рту он катал горьковатый леденец.
Здоровяк Шеп, надежный буфер компании, широко расставил толстые ноги и узловатыми пальцами ослабил галстук, приготовившись к взрывам смеха.
Последней умостилась Эйприл; ее элегантно небрежная поза — голова откинута на спинку парусинового складного кресла — позволяла грустно пускать в потолок благородные кольца табачного дыма. Все были готовы.
К всеобщему радостному удивлению, с деликатной темой спектакля разделались быстро. Обсуждение ограничилось коротким обменом репликами, усмешками и неодобрительным покачиванием головы. Милли уверяла, что второй спектакль прошел гораздо лучше:
— По крайней мере публика была более… благожелательной, что ли. Как ты считаешь, милый?
Лично он чертовски рад, что вся эта бодяга закончилась, ответил Шеп, и обеспокоенные взгляды обратились на Эйприл, которая улыбкой сняла неловкость:
