Искалеченная | страница 3
Скамейку для меня заказала и оплатила моя бабушка. Я гордо несла ее на голове: она — символ перехода от раннего детства, когда еще садятся на пол, к статусу ребенка, который сидит и ходит, как взрослые. Я хожу с ней в поле, по улочкам рынка, между баобабами и манговыми деревьями во дворе, к дому с фонтаном, к бабушкам — хожу в защищенном пространстве, теплота которого скоро безжалостно оборвется.
Я ходила с семи лет, от Тьеса до Нью-Йорка, проходя через Рим, Париж, Цюрих, Лондон. Я никогда не переставала ходить, особенно с того дня, когда бабушки сообщили мне: «Сегодня, деточка, мы пойдем тебя „очищать"».
Накануне мои кузины приехали из Дакара на школьные каникулы: сестра Даба семи лет, Леле, Анни и Ндайе, двоюродные сестры, и другие, более дальние родственницы, их имен я уже не помню, С десяток девчонок от шести до девяти лет, сидящих, раскинув ноги, на крыльце перед комнатой одной из бабушек. Мы играем в разные игры — в «папу и маму», торговлю пряностями на рынке, в приготовление еды с маленькой железной посудой, которую наши родители мастерят для нас сами, и в кукол, деревянных и матерчатых.
Этим вечером мы спим, как обычно, в комнатах бабушки, тети или мамы.
На следующий день рано утром меня будят и обмывают. Мама надевает на меня платье в цветочек без рукавов; оно из африканской ткани, но европейского покроя. Я хорошо помню его цвета — коричневый, желтый и персиковый. Я обуваюсь в мои маленькие каучуковые сандалим, в мои «шлепки». Еще очень рано. Нет никого на улице б нашем квартале.
Мы переходим дорогу, что простирается вдоль мечети, около которой мужчины уже готовы к молитве. Дверь в мечеть еще закрыта, и я слышу их голоса. Солнце пока не взошло, но скоро будет очень жарко. Сейчас сезон дождей, но их почему-то нет. Через несколько часов температура поднимется до тридцати пяти градусов.
Моя мама ведет нас с сестрой в большой дом к третьей жене дедушки, женщине лет пятидесяти, миниатюрной, приветливой и очень ласковой. Мои кузины, что приехали на каникулы, остановились в ее доме, и, как и мы, они уже обмыты, одеты и ждут — маленькая команда, собранная здесь, безобидная и беспокойная. Мама уходит. Я смотрю ей вслед, она худенькая и тоненькая, в ней смесь мавританской и пеульской кровей. Мама — замечательная женщина, которую тогда я знала плохо, — воспитала своих детей, девочек и мальчиков, без дискриминации. Школа для всех, домашняя работа для всех, наказание и ласка тоже для всех. Но она уходит и ничего нам не говорит.