А и Б сидели на трубе… | страница 3



Праздники Арина ненавидела. Больше всего – Новый год. Это было третьей запретной темой, и десять новогодних вечеров она оставалась одна, потому что ни на Новый год ни на Восьмое марта Семен, человек по-немецки пунктуальный и ответственный, ей на глаза не появлялся. Любимый с детства запах елки, внесенной с мороза в теплый дом, как и запах мартовских мимоз, стал для Арины запахом одиночества.

Семен умножил свой капитал на дефолте 1998 года. О том, что должно было случиться, он знал заранее, а многие знания, как оказалось, умножают не только печали, но и деньги. Печали достались Арине. С новыми деньгами обновился и Семен: однажды, накануне ее тридцатилетия, он явился к ней с дорогим подарком и сообщил, что ушел от жены и намерен жениться на девятнадцатилетней модели. А вскоре в новой семье Семена родился сын. Арина же осталась одна, с небольшим коттеджем на Рублевке и скромным счетом в швейцарском банке. Так что знакомство с Толиком стало для нее избавлением от одиночества, а беременность – неожиданным и очень своевременным сюрпризом.

Если к музыке вообще Толик был просто равнодушен, то оперу от всей души ненавидел. Первое время, когда Арина по утрам распевалась под душем, он даже стучал ей в дверь и просил петь потише. «Соседей разбудишь!» – весело кричал он. Толик вообще любил изо дня в день повторять одни и те же шутки. «Вот я слушаю тебя и принимаю вид дохлого барана», – раздражался он, когда Арина пыталась обсуждать с ним свою работу над новой ролью.

Зато он прекрасно готовил, обожал ребенка, отвозил Арину на концерты и спектакли, часами поджидал ее в холле, спокойно принимал ее поклонников и про жизнь с Ариной говорил: «Если масть пошла, сидишь как в теплой ванне».

Толик оставался с сыном, когда Арина уезжала на хлебную халтуру, а вернувшись, она находила дома подвыпившего мужа за красиво сервированным столом, полным вкусной еды. Толик называл ее «белой рабыней» и хотя считал, что потребность в деньгах мобилизует человека на новые свершения, сам работать не спешил. Он любил ухаживать за домом, напоминавшим ему о провинциальном детстве, мамином огороде и фруктовых деревьях, которые поздним летом приходилось сторожить от соседских мальчишек. Он посадил на участке каштаны, как у него на родине, и осенью Арина с Толиком, как в детстве, собирали гладкие мраморно-коричневые плоды.

Семейная жизнь текла тихо и размеренно. Как все меццо-сопрано, по утрам Арина любила поспать и рано просыпалась только в те дни, когда репетицию назначали на двенадцать тридцать. Нужно было распеться. Она это делала не только под душем – к великому огорчению Толика. Когда в театре готовился новый спектакль, режим вообще был очень жестким, но бывали и периоды славного безделья. Тогда в теплые дни они приглашали друзей и жарили на лужайке перед домом шашлыки. Арина смотрела, как играет ее ребенок, и напевала ему веселые песенки. Рядом возился щенок: сбылась мечта детства – они завели собаку, добрую овчарку Музу. Все было мирно и уютно. Обнимая Арину, Толик твердил как заклинание: «Девочка моя, ты есть у меня». А зимой, долгими вечерами, в той же компании, они сидели у камина, где потрескивали дрова. И все бы хорошо, если бы Толик не пил так, словно загуливал по экзотическим странам: