– Разве она здесь?
– Видимо, раз я с ней разговариваю.
Я невольно хмурю брови… С ней тоже Ален бы предпочёл не поддерживать знакомства, а потому мы видимся очень редко: я бы не сказала, что эта маленькая киприотка, вдова валлонца, вызывает столько же толков, сколько Шесне, но мой муж ставит ей в упрёк слишком яркую, бросающуюся в глаза красоту, он находит, что она очень дурного тона. Я не предполагала даже, что для различных типов красоты существует особый кодекс… но Ален уверяет, что это так.
Каллиопа ван Лангендонк, прозванная «Богиней с иссиня-зелёными глазами», о приближении которой сообщает шелест дорогих шелков, ведёт себя, словно на сцене, она осыпает Марту поцелуями, говорит ей множество нежных слов, ласкает её своими удивительными, цвета лазури, глазами, которые блестят из-под прямых и длинных, как пики, ресниц, затем набрасывается на меня. Мне стыдно, что я выказываю так мало восторга, и я предлагаю ей кресло. Марта уже забрасывает её вопросами.
– Каллиопа, какую важную птицу вы тащите за собой на буксире в этом году?
– What is it[5] «важная птица»? Ах, да… Никаких важных птиц, я совсем одна.
Она часто повторяет слова собеседника, с видимым удовольствием слушает себя и тотчас переводит их. Поступает ли она так из кокетства, или же это маленькая хитрость, позволяющая ей выиграть время и найти нужный ответ?
Помню, этой зимой она так идеально-наивно мешала греческие, итальянские, английские и французские слова, что это вряд ли могло быть естественным. Её «вавилонский язык», так называет его Клодина, которую Каллиопа безумно забавляет, её тарабарщина, заботливо ею культивируемая, привлекает к ней внимание и делает её ещё очаровательней.
– Совсем одна? Расскажите это кому-нибудь другому!
– Правда, одна! Чтобы оставаться красивой, надо лечиться два месяца per anno.[6]
– До сих пор ей это здорово удаётся, согласна, Анни?
– О да. Вы ещё никогда не были так хороши, Каллиопа. Видно, воды Арьежа идут вам на пользу.
– Воды? Я не принимаю never, никогда…
– Тогда почему…
– Потому что здесь горы, и я встречаю знакомых, и я могу делать экономичные туалеты.
– Очаровательная женщина! Однако сера очень хорошо действует на кожу.
– Нет, она kakon,[7] нехорошо для кожи. Я ухаживаю за кожа по особому, турецкому рецепту.
– Скажите нам скорее ваш рецепт, я сгораю от нетерпения, и Анни, я уверена, тоже умирает от любопытства.
Каллиопа, позабывшая все правила грамматики на острове Кипр, театрально взмахивает украшенными сверкающими перстнями руками и менторским тоном произносит:
