Мельница пыталась пожаловаться на свою жизнь Ветру и печально скрипела всякий раз, когда он к ней прикасался. Но Ветер в своих бесконечных странствиях навидался куда худших несчастий и только смеялся в ответ на ее стоны. Зато Туча — та почти всегда была готова посочувствовать Мельнице и поплакать над ее горькой судьбой, но вот беда: от дождя и без того обветшавшие доски начинали гнить, так что слезливую Тучу лучше было лишний раз не расстраивать.
То, что сделано человеком, без его заботы быстро приходит в упадок. Мельница прекрасно понимала, что еще несколько лет — и она начнет разрушаться. Обвалятся дырявые лопасти, перекосятся стены, упадет крыша, и, в конце концов, деревенские жители растащат ее на дрова и сожгут в печках. Поначалу она еще мечтала о том, что придет новый хозяин, выметет сор, заколотит щели, и вновь польются веселые ручейки зерна, превращаясь в легкую муку. Но у времени свои жернова, и они умеют перемалывать надежду в пыль. Жить, день за днем ожидая смерти, не очень-то весело, но что же еще делать, когда выбирать не приходится?
Но вот однажды (в сказках всегда есть это «однажды»; впрочем, и в жизни — тоже, только мы не всегда его замечаем) из леса пришел тощий старик, взобрался на холм и тяжело опустился на ступеньки Мельницы.
— Ну, что, великан, — спросил он печально, — отчего бы тебе сейчас не съесть меня? Я одряхлел, мой конь пал, меч источила ржавчина, а оруженосец сбежал и нанялся слугой в трактир. Я больше не в силах бороться с несправедливостью и побеждать зло, а возвращаться домой, чтобы тихо доживать свой век в тепле и скуке, не хочу. Лучше бы мне погибнуть в бою, чтобы хоть память о доблестном рыцаре продолжала жить и согревала сердца обиженных. Не бойся, великан, наш бой будет коротким, ведь я не сумею даже поднять копье, чтобы нанести удар.
Мельница промолчала. Но не потому, что она не умела говорить. Еще как умела! И хозяин, к примеру, прекрасно понимал ее и, бывало, болтал с ней за работой целыми днями: то просил побыстрее крутить жернова, то ласково спрашивал, не случилось ли чего с самой большой шестеренкой. На самом деле понимать язык всех-на-свете не так уж и сложно, надо только уметь слушать и хотеть понять. Но вот захочет ли понять ее этот сумасшедший, который, похоже, как и много лет назад, продолжает считать ее не Мельницей, а каким-то дурацким «великаном»?
— Однако я вижу, и ты постарел, великан, — продолжал тощий странник. — Ты не машешь руками, как встарь, не ухмыляешься черным проемом рта, а зубы твои уже не скрежещут, как огромные камни. Знаешь, на кого ты стал похож? Ты… ты… — тут мутные глаза сумасшедшего впервые просветлели, и внезапно осипшим голосом он заключил: — Да ты же просто ветхая мельница! Теперь я это ясно вижу. Глупец! Глупец! Неужели я все лучшие годы своей жизни сражался с химерами, которые существовали только в моем воспаленном мозгу?! Так я не рыцарь! Разве может считаться рыцарем тот, кто вместо того, чтобы карать злодеев, набрасывается на ни в чем не повинную и даже полезную постройку? Мне остается лишь одно — вернуться домой и умереть там от тоски и позора!
