Хватились мы тебя в тот же день, как ты в университет не явился. После занятий принялся я твой дальнофон накручивать — нет ответа, лишь белый шум в раковине. Взял извозчика, поехал к тебе. Тут Фрол твой все мне и доложил.
Тут же сообщил я всем нашим, уговорились вечером собраться у "Волжского речника". Пили за твои будущие ратные подвиги. По-моему, в компании нашей, кто мужеского полу — все тебе завидуют. Девицы же в экзальтации пребывают, коей, право, не замечал я за ними ранее, а Татьяна Белецкая — возьми вдруг да истерику учини! Сию особу неразумную пришлось мне утешать и до дому проводить. Настояла, чтобы непременно назавтра идти в комендатуру, выяснять про тебя, что да как. Явилась ко мне с утра, я едва позавтракал, кофию даже выпить не успел. Разлетелась, щеки пылают, перчатки в руках мнет: "Ах, едемте же, Федор, едемте же скорее!" Явились в комендатуру, и в оном присутственном месте изволили нас удостоить официальным ответом: "Дворянин Григорий Давыдов, 20 лет от роду, студент Ярославского естественнонаучного университета призван для исполнения священного воинского долга пред Отечеством". (Ну, держитесь теперь, зерцалоликие!) И то еще сообщили в комендатуре, что возможности писать нам письма ты лишен из соображений военной секретности, зато мы тебе писать можем. Такая, стало быть, получается у нас с тобою симплексная связь. Да что ж тут поделаешь! На конверте должно номер воинской части указывать и имя твое, и таковые письма наши будут исправно в твои руки поступать. Спешу же отправкою этого первого к тебе послания, преисполненный прегорячего желания явить тебе дружескую преданность и поддержать твой боевой дух!
Сердечно твой, Федор, и кланяется тебе все наше студенчество.
P.S. А Белецкая-то, пожалуй, влюблена в тебя!
24 сентября.
Григорий.
Приветствую тебя, любезный друг мой Федор! Поверишь ли, откуда пишу к тебе? Да впрочем, прежде признайся честно: заметил ли, что товарищ твой исчез невесть куда? Эх, как же хотел бы я перемолвиться с тобою ныне по эфирному дальнофону, да нельзя, брат — сугубая секретность. Изъят у меня и самый дальнофон. Пишу же я сейчас, пребывая во чреве гондолы воздушного дирижабля, что несет меня и еще дюжины четыре молодых людей в место расположения воинской части.
Подлинно так, брат! Этаким макаром, изволишь ли видеть, распорядилась мною фортуна in comedia vitae! Летит по небу и творит тебе послание Григорий-воин, будущий защитник Отечества от зерцалоликих супостатов. Кто мог вчера еще предположить подобное? Хотя ведь, по правде сказать, имелось предчувствие! Третьего дня сон мне был: будто стою я в беседке, что на Стрелке, гляжу вниз, на воду, и вдруг отрывается беседка от земли, да в небеса взлетает. Старый Фрол мой, коему поведал я поутру о том сновидении, не преминул истолковать: "Значит сие, барин, что в передней доле гипофиза гормон у вас вырабатывается, усиленному росту тканей поспешествующий!" Посмеялся я над суеверием его, да и забыл о том сне. А вон он чем обернулся!
