Развернулись тяжелые многодневные бои между устьем реки Маныч и станицей Пролетарской.
Тактика гитлеровцев оставалась прежней. Те же пресловутые «клинья», сосредоточение превосходящих сил на сравнительно узких участках, массированные налеты авиации. Специально созданные группы автоматчиков, сопровождаемые танками, просачивались в наши тылы, стремясь создать видимость окружения и посеять панику. Каждый шаг продвижения, однако, стоил противнику больших потерь.
Все же из-за растянутости частей, отставания артиллерии и ремонтно-восстановительных средств для танков, недостатка горючего, а главным образом из-за чрезмерного утомления людей — наступление приостановилось. Но это не относилось к разведке.
Сущей занозой оказалась для нас станица с выразительным названием Самодуровка.
Мы двигались разведдозором параллельно колонне противника. Впереди — немецкие мотоциклисты с пулеметами, орудия, минометы, какие-то машины, крытые брезентом... По нашим подсчетам, в колонне было не менее трехсот человек. Изучив направление движения, поняли, что это подкрепление для гарнизона, расположенного в Самодуровке.
Срочно связались по рации с командиром бригады майором Рахмановым. Реакция на доклад оказалась незамедлительной: лишь только колонна втянулась в пологую балку, ее буквально проткнули с двух сторон кинжальным огнем. Несколько машин столкнулись, некоторые загорелись. Остальные, пытаясь развернуться, чтобы уйти из-под обстрела, тыкались тупыми носами в сугробы. Немцы прятались за колесами грузовиков, отстреливались. Перебежками искали укрытие...
«Мелкоту» добивали из бронетранспортера. Нескольких гитлеровцев пленили. Среди них оказалась довольно важная птица — полковник. На лацкане мундира — значок члена нацистской партии. Наспех его обыскав, забрали кортик с готической надписью: «Фюр Тройхайт унд Тапферкайт»*, сняли голубой эмалированный крест с черной каемкой. Оберст скрипел зубами, проклинал дикую страну с ее «жуткими морозами», что-то показывал, стараясь загибать посиневшие пальцы. Наверное, считал потери... И здесь произошло то, чего мы никак не предполагали: когда офицера подвели к бронетранспортеру, он, нагнувшись, неожиданно выстрелил себе в живот... На снег упал маленький, в ладонь величиной пистолет. Я поднял его. Красивая вещичка! На рукоятке — костяные накладки, затворная коробка украшена золоченой гравировкой.
* «За верность и храбрость» (нем.)
— Что с ним делать, командир?— спросил Алешин после некоторой паузы.
