Больше рыбы, больше! Несколько раз за сутки Иван Кузьмич спускался в трюмы, проверял, как прибавляется в чердаках треска. С лица его не сходило недовольное выражение. Не раз, глядя из рубки на неловкие движения матроса-новичка, он с трудом преодолевал знакомый зуд в руках. Взялся б сам за нож да показал, как разделывают треску старые поморы.
Но капитан ничего не мог изменить. Запасы продовольствия таяли. “Ялта” должна была вернуться в Мурманск загруженной наполовину. Позор!
При одной мысли об этом капитан темнел.
— Давай, ребята, давай! — гремел его голос. — Пока небо полыхает, старайтесь. Под утро погаснет наше освещение. Все отдохнете. Досыта!
Подогревать команду было незачем. Промысловый азарт охватил не только бывалых рыбаков, но и новичков, впервые стоявших у рыбодела.
Замолкнет капитан, и снова па палубе тишина. Слышен лишь мягкий звук головорубов да сочные шлепки падающей на желоба рыбы. Странные, зеленоватые с голубым отливом люди выстроились по трое за каждым столом и плавно, словно в ритме им одним слышной и понятной музыки, разделывали таких же странных, зеленых с черным, рыб.
Восьмые сутки удачного промысла были на исходе, когда Иван Кузьмич впервые позволил себе выспаться по-настоящему. Строго наказав вахтенному штурману разбудить его, если произойдет что-либо значительное, он прилег на диван.
Ему показалось, что он только заснул, когда дверь скрипнула.
Иван Кузьмич открыл глаза. На лбу его сбежались гневные морщины. В дверях стоял боцман. Мог бы найти другое время.
— В салон просят, — сказал Матвеичев.
— Меня? — приподнялся Иван Кузьмич. — Кто просит?
— Насчет хлеба.
Иван Кузьмич давно ждал этого неприятного объяснения и все же подготовиться к нему не успел.
— Обратись к помполиту, — буркнул он. — Пускай разберется…
— Корней Савельич там. Только без вас невозможно, — настаивал Матвеичев. — Никак.
Иван Кузьмич вошел в салон подтянутый, не по возрасту бодрый. Шестеро матросов сидели перед полными мисками. Возле каждого из них лежало по куску хлеба.
— Что у вас тут стряслось? — с нарочитой беспечностью спросил Иван Кузьмич.
— С хлебом жмут, — поднялся со скамьи Марушко. — Жмут так… спасу нет. Что ни день, пайку уменьшают. Сегодня к обеду дали по куску хлеба, и все.
— Я приказал рыбы не жалеть. — Иван Кузьмич обернулся к боцману.
— На одной рыбе не поработаешь, — заговорил пожилой кочегар. — Мы все отдаем палубе. Сил не жалеем. Но и нам отдайте что положено. И так-то измотались за неделю… Не люди стали.
