— Сандра Секки, — повторил Кристен имя, слетевшее с уст Амелотти, то же имя, что несколько минут назад произнес умирающий Кемп. — Сандра Секки, — повторил он снова, — нам надо её найти, даже если придется поднять на воздух всю эту гору. Кампонари, — комиссар вдруг сорвался на крик, — мы должны найти её во что бы то ни стало и показать ей Кемпа и Амелотти! Она должна сказать нам, где Исмей…
Кампонари непонимающе покачал головой, но послушно последовал за начальником. Но сначала шагнул к лежащему Кемпу и накрыл его лицо своим большим носовым платком.
— Кемп… — Комиссар хотел что-то спросить, но Кампонари его перебил:
— Кемп уже никогда ничего не скажет, комиссар.
Сжав кулак, Кристен погрозил им во мрак. Два луча света прорезали тьму, но натыкались лишь на валуны, образовавшие гряду перед ледником, и несколько расщелин между ними.
Это не была погоня за Сандрой Секки. Кристен был уверен, что найдет её, и свет фонарей, освещавших проход к леднику, должен был укрепить его уверенность. Он не хотел устраивать охоту на Сандру, как на дикого зверя, хотел лишь найти её, и был убежден, что сумеет это сделать. Вооружившись фонарем Кемпа, он двинулся между валунами. Там она и стояла, прямо против Кристена. Как белый призрак, как видение, которое может исчезнуть в любую минуту. Кристен безжалостно посветил ей в лицо. Лоб был покрыт каплями пота, лицо выдавало смятение. И страх тоже, ибо она дрожала всем телом. Но не от холода, так как была тепло одета.
— А теперь скажите мне, почему Вы это сделали?
Резкий, грубый голос комиссара потряс Сандру. Соскользнув с камней, она едва не рухнула в пропасть, где, вероятно, исчез и Исмей.
Ярость Кристена была сильна, но сильны были и его руки, которыми он подхватил Александру, помешав ей покончить с собой прыжком в ледяную бездну.
3.
— Можете быть свободны, Сандра, — сказал комиссар, выслушав её. Узнал он немного, поскольку Сандра замкнулась в угрюмом молчании, не в силах справиться с мыслями.
Всю ночь он не заглядывал ей в лицо и ужаснулся, когда ночная тьма сменилась сиянием утра. Лицо её стало неузнаваемым, это было лицо человека, лишенного и воли, и сил. Теодор Кристен и сам разрывался от тысячи противоречивых чувств, где преобладали ужас перед открывшейся действительностью и одновременно желание безжалостно покарать виновника этих жестоких преступлений. Но ещё сильнее было ощущение беспомощности и бессилия.
Думая о дьяволе Молчащих скал, Кристен постепенно поддавался влиянию фантастического, но убедительного суеверия. И не он один. Могильщик Амелотти давно уже прошел через это.
