После этого он пустился в путь, хладнокровный и самоуверенный, как всегда.
* * *
Спустя два дня кот догнал собак. Он вышел на гребень холма, у подножья которого лежала долина, прорезанная небольшим ручьем, затененным зарослями ольхи.
На противоположной стороне долины, среди голых деревьев, он ясно увидел две дорогие ему фигуры — золотистую и белую. Кот взволнованно забил хвостом и пустил жалобный, призывный вопль.
Оба животных на холме напротив застыли, точно вкопанные, услыхав, как эхо разнесло над спокойной долиной хорошо знакомый зов. Вспрыгнув на скалу, кот вновь издал глухой хрипловатый вой, ясно донесшийся до собак. Те вертелись, все еще не веря и не видя кота. Наконец, молодой пес разглядел его, неистово залаял и помчался вниз и перемахнул через ручей. За ним, не отставая, несся старый пес. Кот тоже ринулся навстречу, делая огромные прыжки. Они встретились на берегу маленького ручья.
Старый пес совсем обезумел от радости. Он неистово облизывал кота, дважды сбил его с ног, нетерпеливо тыча головой. Потом, в восторге начал крутиться вокруг кота, как тогда вокруг колли. Он приближался кругами, и, очутившись рядом, ринулся на кота; тот спасся от удара, вскочив на ствол дерева, затем перевернувшись, свалился оттуда на спину псу.
Глядя на все это сияющими глазами, молодой пес стоял в стороне и медленно, радостно помахивал хвостом, ожидая пока придет его черед.
Когда старый белый пес, изнемогая от восторга, свалился, едва не задохнувшись, лабрадор подошел к коту. Тот встал на задние лапы и сочувственно обследовал, разорванное ухо собаки.
Этой ночью трудно было бы найти более счастливых животных, чем эти трое. Они улеглись под старой развесистой пихтой у берега ручья, на душистой хвое. Между лапами старого терьера снова лежал его любимец, теплый, мурлыкающий кот, и пес посапывал, глубоко удовлетворенный. Лабрадор, их заботливый вожак, вновь обрел своих подопечных и мог с легким сердцем продолжать путь.
Позади лежало более двухсот миль, путники, как прежде, были втроем, но среди них только кот остался целым и невредимым. Старый пес все же упорно тащился вперед; хуже было лабрадору, Его некогда прекрасная, блестящая шерсть свалялась и морда безобразно раздулась и казалась странно огромной по сравнению с исхудавшим туловищем. Из-за мучительной боли в воспаленной челюсти он почти не мог открыть рта, так что буквально умирал от голода.
Его подпускали первым к любой добыче, убитой котом, и лабрадор питался исключительно кровью, которую мог слизать со свежей дичи.
