Медики объясняют подводные «странности» воздействием внешней среды на психику акванавта. То есть, в сущности, не объясняют ничего. Все то, с чем сталкивается морская медикология вне сферы разумения, находит временный приют под вывеской «глубинная аффектация». Боюсь, что этот туманный термин так и останется словесным пустоцветом, поскольку его изобретатели толком не осознали, что в условиях бездны человек потихоньку становится рыбой, в нем просыпается рыбий инстинкт. И нужно самому побывать в гидрокомбовой шкуре, чтобы это заметить.
Уходя в океан, акванавт рвет пуповину, соединяющую его с материнской сушей, и чем дальше от берега и чем глубже идет погружение, тем очевиднее этот разрыв. Вокруг вода, а внутри — сознание одиночества и своеобразной изоляции от привычного мира. По сути дела труженики бездны отданы на произвол стихии. Они остро нуждаются в обществе себе подобных, иначе им трудно сладить с тем, что называется «глубинной аффектацией». Их пока единицы. Потом их будут тысячи — окажется мало. Миллионы — капля в океане, потому что Земля на три четверти Океан. Нужны миллиарды. И еще гармония нужна, гармония в неминуемой эволюции гомо субакватикуса. Или равновесие — если угодно — между тем, что человек готовится приобрести в воде, и тем, что он уже имеет в себе после суши. А пока равновесия нет… Нет равновесия?! Стоп!..
Беспечность в воде обычно обходится дорого. Особенно при таком стремительном спуске. Мне повезло: я ударился грудью. Вспыхнули прожекторы, осветив шероховатую поверхность базальтовой глыбы. Пока нащупывал контактный диск, плавник сбросил меня со скалы, уволок к ее подножию и, завертев в неуправляемом штопоре, швырнул в оранжевые заросли прутовидных губок…
Я разглядывал свой трофей со смешанным чувством удивления и тревоги. Кирка, обыкновенная кирка, насаженная на металлическую ручку. Таким инструментом пользуются морские геологи. Я подхватил ее на песке где-то у подножия злосчастной скалы. Первые плоды тактики «свободного» поиска!
На карте эта терраса выглядела невзрачной ступенькой. А здесь… Насколько хватал глаз и позволял видеть свет, во все стороны простирался цветущий подводный оазис. Я стряхнул с левого ласта крупного рака — неимоверно длинные тонкие клешни! — и вернулся к подножию скалы, если скалой можно было назвать клумбу красно-желтых цветов.
Вершина утеса, вздыбленная над «клумбой», едва ли реже, чем подножие, облеплена колониями актиний и звезд. Я повел фарой вниз и осветил песчаную плешь. Призывно вспыхнул синеватый металлический отблеск…
