Раздается щелчок. Динамики… Я положил образцы на место, отряхнул руки.
— Вы еще не спите, Грэг? — спрашивает голос Болла.
— Нет. Но уже проглотил две пилюли снотворного.
Уменьшив яркость настольной лампы, я лег на спину и заложил руки под голову.
— Я хотел бы поговорить… — В голосе Болла раскаяние.
— Валяйте, — откликнулся я. Меня одолевала тяжкая дрема, я знал, что скоро усну.
— Дело в том, что я… — он запнулся, — виноват перед вами…
— Довольно, Свен, — перебил я. — Мне все понятно. Вы догадались прочесть надпись наоборот — получается «Лотта»… Вы тут же вспомнили бредни Дюмона, но не решились сообщить мне о своем открытии. Откуда вам было знать, что Дуговский рассказал мне об этом. Ну что ж, лучше поздно, чем… Ладно. Теперь слушайте меня внимательно. Вы уже знаете, где я прочел таинственное слово, но вы не знаете другого: три-четыре часа назад на понтоне этой надписи не было.
— Как вы сказали?!
— Не было! — повторил я с ударением. — Если предположить, что надпись сделал не я, то… Сами понимаете, чем это пахнет. И оставьте меня на сегодня. Мне нужно выспаться. А вот ружья… ружья мы с вами бросили, пожалуй, зря.
Я действительно сразу уснул. Не слышал ни слова из того, что ответил Болл.
…Сначала был мрак. Просто мрак и ничего больше. Потом возникли струи голубого огня. Струи расплывались, бледнели, осветляя пространство. Головокружительная беспредельность, насыщенная переменчивым блеском далеких миров и еще наполненная чем-то более сложным и емким. Наполненная пристальным взглядом двух человеческих глаз. Девичьих глаз… «Лотта!» — хотел прошептать ошеломленный странник, который уже потерял себя в этом преогромном пространстве. Но нечем было шептать, не было губ. Была только Мысль.
— Лотта!.. — прошептала Мысль.
— Лотта-а-а… — повторило эхо космический шепот.
— Ты узнал меня, странник? — спросили глаза.
— Я узнал бы тебя среди миллиардов! — ответила Мысль, и где-то обрушилась лавина грохота.
Тогда проступил бледный, овал девичьего лица. Мысль, напрягаясь, жадно вглядывалась в это лицо, полупрозрачное, словно мираж, и, может быть, не существующее вовсе, но такое нужное, необходимое той капельке еще живого теплого, что оставалось среди руин давно утраченных надежд.
— Я — сон, я лишь мечта о несбыточном, — сказали губы, жемчужно-бледные, чуть тронутые сожалеющей улыбкой.
— Я знаю… — ответила Мысль и закружилась в водовороте отчаяния. — Поэтому я не хочу просыпаться! Пусть этот сон длится вечность…
