— Ребята, — сказал он, — я люблю вас и хочу сделать вас красивыми. Эта лужайка — не школа. Это место встречи друзей. Из всех искусств самое простое и одновременно самое сложное — быть человеком. Достойным, мудрым, сострадающим. И обязательно несовершенным. Чтобы было к чему стремиться. Всю жизнь… У нас будет волшебная школа… Поэтому я хочу взять с вас клятву: нигде и ни при каких обстоятельствах не использовать во вред людям то, что вы узнаете от меня или чему здесь научитесь.
— Мистер Литтлмен, — перебил его Рэй. — Вы обещали, что наша школа будет самая нескучная, а говорите уже целый час.
Литтлмен рассмеялся.
— Ладно. Первый урок — концентрация внимания. Такое умение понадобится нам для совершенно сказочного занятия: усилием мысли вы сможете менять расположение атомов и создавать из ничего — а на самом деле из воздуха, воды, земли — все, что вам заблагорассудится. Это называется материализацией.
— Такого не бывает, — усомнился Конни. — Тогда все наделали бы себе кучу добра и стали миллионерами.
— И воров не было бы, — засмеялся Патрик. — Зачем воровать вещь, если ее можно придумать? Твой отец, Конни, стал бы безработным.
— Сказки все это, — презрительно заявил Конни, но, когда Литтлмен пообещал научить его материализации первым, придвинулся поближе. Слушал учителя внимательно, жадно ловил каждое его слово. Глаза мальчишки поблескивали.
Вечер был свеж — куда и девалась дневная духота. В палисадниках слышались женские и детские голоса, звякала посуда — одни уже ужинали, другие только накрывали на стол.
Ни с того ни с сего сердце Литтлмена вдруг сжала тоска. Все, кажется, в порядке — дети привязались к нему, каждый день приходят к дому Фроста как в школу. И все же… Один он! Беспредельно одинокий, никому, ну совершенно никому не нужный. Хотя бы скрипнула калитка, прогромыхали в застоявшейся тишине чьи-нибудь шаги. Ему много не надо: перемолвиться с живым человеком, попросить…
«О чем это я? — удивился Литтлмен. — Какая еще калитка?»
Тоска — неожиданная, непонятная — не отпускала его, заставляла бесцельно бродить по городу.
Не замечая редких прохожих, Литтлмен свернул в узкую кривую улочку. Он прошел в самый конец ее, почти не потревожив ленивую пыль. Взгляд остановился на крайнем домике. Приземистый, давно не беленный, с облупившейся зеленой дверью, он показался Литтлмену нежилым. Окна его не светились, двор захватила сорная трава — Литтлмен узнал вездесущие репейник и лебеду.
