«Кар, кар, кар-р-р!» – возмутилась со своего места Картина. А я, мол, в свои двести с лишним лет – не в счет? Я разве не участвовала?!
– Ты – своя, – махнул лапкой Одноух.
«Подведем итоги, товарищи, – объявил репродуктор, – и задумаемся, так ли мы тратим свое общественно полезное время?..»
– Так ли?! – подхватили в один голос Вертохвост и Одномах в своей квартире.
Репродуктор ответил и на этот вопрос:
«Вывод ясен: ябедизм нетерпим в рядах школьников!»
И умолк.
В ту же секунду зазвенел телефон и пронзительно-веселый голос спросил:
– Кто говорит со мной? Одномах или Вртохвост?
Дыркорыл, взявший трубку, струсил, пролепетал:
– Я еще не говорю… Это вы говорите…
– Ты кто? Не бойся назвать себя! – язвила трубка, и в задорной интонации Дыркорыл уловил голос отца.
– Я, – вздохнул он, – Дырк…
– Вы что? – взревел неожиданно Нехлебов. – Наябедничали на весь район и – довольны?
– Кто – мы?! – обиделся Дыркорыл. – Ты разве не слышал? – И объяснил словами корреспондента Силкиной: – Это фельетон, а критика – острое оружие… Понимать надо, – добавил он от себя.
– Понятно: поросенки вы! Сейчас разберемся! – И Нехлебов бросил трубку.
На разведку была послана Картина.
Она вернулась и доложила, что Нехлебов выбежал из конторы в каком-то странном виде: одна половина лица белая, другая красная. А у подъезда, что самое главное, собрались деды с палками. В том числе и те самые – задетые фельетоном…
Но и без доклада Картины было ясно, что квартира на осадном положении. Авторы фельетона своими ушами слышали в открытом окне голоса:
– Бандитизм, говорят, наблюдается в рядах школьников…
– Нехлебовы это, точно.
– Пальнуть в них солью!
– Из чего? Из палки?
– Да хотя бы из палки!.. Мне однажды влепили, так до сих пор помню…
Серый Одномах запер все замки, припер дверь щеткой, а Картину шепотом пригласил с балкона в комнату.
Бледный Вертохвост вооружился молотком, объявил, что не откажется ни от одного своего слова.
Картина устроилась на книжной полке.
Они сидели и переживали короткую сцену, разыгравшуюся под их окном. К подъезду подошел совхозный бухгалтер Нехлебов.
– Михаил Михайлович, это твои выступали?
– Да, мои! – запальчиво объявил бухгалтер. – А что?
– Зачем же так… обижать… Сто лет, говорят старики, такого не было…
– Сто дет назад, – спокойно отвечал бухгалтер, – не существовало радио.
– Было, Миша, было. Устное, деревенское радио. А тут… свои все ж таки, соседи…
– Вы против критики? – вскрикнул бухгалтер, и Одноух, изумившись тону его голоса, сжал молоток.
