— Слабость, — заметил Карсон; он подсел на койку, обнял Прокопа. — Сейчас пройдет. Поезжайте в Балттин. Очень здоровый климат. Потом сможете съездить к Томешу. Денег у вас будет что песку. Станете big man [1][1 большой человек (англ.).]. Ну?
— Ладно, — шепнул Прокоп как малое дитя, позволяя Карсону тихонько баюкать себя.
— Так, так. Чрезмерное напряжение, правда? Но ничего. Главное — главное будущее. Видно, немало пришлось вам горя хлебнуть, верно? А вы молодец. Ну, вот вам уже и лучше. Карсон задумчиво затянулся. — Великолепное, блистательное будущее. Получите уйму денег. А мне дадите десять процентов, ладно? Таков уж международный обычай. Карсону тоже надо…
На улице засигналил автомобиль.
— Слава богу, — облегченно вздохнул Карсон. — Машина пришла. Ну, поехали!
— Куда?
— Пока что — поесть.
На следующий день Прокоп проснулся с невероятно тяжелой головой и сначала никак не мог сообразить, где он; ждал, что услышит квохтанье кур или пронзительный лай Гонзика. Постепенно до сознания дошло, что он уже не в Тынице; что лежит в номере отеля, куда Карсон привез его, пьяного до бесчувствия, опухшего, рычащего, как линий зверь; но едва сунув голову под струю холодной воды, Прокоп ясно вспомнил весь вчерашний день, и ему захотелось провалиться от стыда.
Они пили уже за обедом, но умеренно, оба только сильно покраснели; потом катались в машине где-то по Сазавским или еще каким-то лесам, чтобы протрезвиться; Прокоп болтал без передышки, а Карсон лишь жевал сигару да кивал головой: "Вы станете big man". Биг мэн, биг мэн, — колоколом отдавалось в голове Прокопа, — видела бы мое торжество та… та, под вуалью! Он надувался, как индюк — вот-вот лопнет; а Карсон все кивал головой, словно китайский болванчик, да распалял его бешеную гордость.
Прокоп чуть не вывалился из машины, так яростно он жестикулировал; кажется, он излагал свои взгляды на всемирный институт деструктивной химии, социализм, брак и воспитание детей, словом, нес околесицу. Вечером Прокоп с Карсоном взялись за дело всерьез. Где только они не пили — один бог ведает. Это был кошмар; Карсон платил за всех незнакомых собутыльников, багровый, лоснящийся, в шляпе, сползшей на глаза; плясали какие-то девки, кто-то бил бокалы, а Прокоп, рыдая, исповедовался Карсону в своей безумной любви к той, которую не знает. Вспоминая сейчас об этом, Прокоп за голову хватался от стыда и боли.
Потом его, орущего "кракатит!", усадили в машину. Леший знает, куда повезли. Мчались по бесконечным шоссе, рядом на сиденье подпрыгивал алый огонек-вероятно, сигара Карсона, и он бормотал заплетающимся языком: "Скорее, Боб", — или что-то в этом роде. Вдруг на каком-то повороте навстречу ударили два ярких световых пятна, взвыло несколько голосов, машину отбросило в сторону, и Прокоп, вывалившись, проехался лицом по траве; это отрезвило его настолько, что он обрел способность слышать. Какие-то люди яростно переругивались, называя друг друга пьяной образиной, Карсон сыпал проклятиями, обозленный тем, что "вот теперь надо возвращаться", потом Прокопа, как наиболее пострадавшего, с тысячами предосторожностей уложили во встречную машину, Карсон сел рядом и они поехали назад, оставив Боба у поломанного автомобиля.
