На сосну прямо перед окном уселся дятел в красной шапочке, сосредоточенно и интенсивно заработал клювом, Володя моментально забыл про нудный спор, про всё на свете. Венец природы — дятел — сидел на сосне…
Андрей приблизился к Анюте, взял за руку. Никогда ещё не казалась она ему столь привлекательной. Белая полоска зубов матово светилась. Золото в глазах перемешалось с солнечным светом. За окном клубничные грядки, лужайки, цветы, лес — всё солнцем одето. И тишина за окном…
«Интересно, как подействует на неё простор, — подумал Андрей, — ничем не ограниченный вольный простор, где она хозяйка! Ведь я ни разу не видел её не просторе…»
И действительно, Володя и Андрей пошли собирать клубнику, а Анюта вдруг начала танцевать на лужайке. Туфли мешали — оно сбросила их, танцевала босиком, кружилась, смеялась, прыгала.
Упала на траву;
— Я живу, — прошептала, а потом закричала: — Я всё-таки живу!
Володя и Андрей облизывали красные клубничные губы.
— Андрей! — позвала Анюта, глядя в небо, сделав из смуглой ладони козырёк.
Андрей подошёл, наклонился.
— Поцелуй меня! А ты, Володя, отвернись.
— Идите вы знаете куда! — Володя широко зашагал по траве к воротам.
— Заблудишься, — сказал Андрей.
— Ничего, как-нибудь, — усмехнулся Володя, — сами смотрите не заблудитесь.
— Там прямо — озеро. — Андрей склонился над Анютой, увидел свет в её глазах, словно поплыл в счастливый какой-то сон, растворился в мерцающих золотистых искорках, «Вот оно, счастье… — мелькнула мысль. — Всегда бы так плыть и плыть». — Ты… сегодня необычная, — прошептал Андрей, — ты сказала: «Я всё-таки живу…» Что это значит?
— Ничего! — Анюта притянула Андрея, крепко поцеловала. — Просто я очень люблю танцевать. Я была бы самым счастливым человеком в мире, если бы всегда могла танцевать на этой лужайке…
Андрей обнял Анюту. Она засмеялась, ловко вывернулась, побежала по траве.
— Куда?
— На озеро. А то заблудится Володя.
Андрей поднялся, отряхнул одежду. Удивился нетвёрдому своему шагу. Какими смехотворными показались сейчас недавние тревожные мысли. Послушайся он их — ничего бы не было! До сих пор горели губы, а в глазах, точно невесомые, стояли золотистые искорки.
«Она сказала, что была бы счастлива, если бы всегда могла танцевать на лужайке… И всё. Где в этот момент должен быть я, она не сказала. Ладно…» Недоброе это было раздвоение, душа то горела, то леденела. То успокаивался Андрей, то лихорадка начинала его бить. Так просто, думалось сказать: «Андрей! Я тебя люблю». А вот не говорит!
