Вот так я и встретился с Джованни. Думаю, мы навсегда связали наши судьбы, с первого взгляда, и мы будем связаны вечно, несмотря на нашу скорую séparation de corps,[29] несмотря на то, что тело Джованни скоро будет гнить где-нибудь в общей яме для грешников неподалеку от Парижа. И до самого смертного часа, словно ведьмы Макбета, будут преследовать меня всплывающие как из-под земли воспоминания, и лицо Джованни будет появляться передо мной, его лицо в разные моменты нашей совместной жизни, и в ушах пронзительно зазвучит его голос – его тембр и особенный говорок, и запах тела Джованни снова ударит мне в нос.
И когда-нибудь, в те дни, которые мне еще предстоит прожить – да дарует господь эту милость! – в ослепительном свете раннего утра, когда после бурной бессонной ночи во рту горчит, воспаленные веки покраснели, влажные волосы растрепаны, и за чашкой кофе в сигаретном дыму сидит безымянный юноша, который провел со мной эту ночь, и сейчас встанет и исчезнет из моей жизни, как дым, в то яркое утро я снова увижу Джованни таким, каким он был в ту ночь в баре – прекрасным и неотразимым, точно луч света в непроглядном мраке, обступившем нас со всех сторон.
В пять часов утра Гийом закрыл за нами дверь бара. Улицы были серыми и безлюдными. На углу, неподалеку от бара мясник уже открыл свою лавку. Мы видели, как он окровавленными руками рубил большие туши. Мимо нас с грохотом промчался зеленый огромный парижский автобус. Пассажиров в нем почти не было, его яркий электрический флажок мигал на ходу, указывая повороты. Какой-то garçon de café[30] выплеснул грязную воду прямо на тротуар, а потом метлой смахнул ее в сточную канаву.
В конце длинной извилистой улицы темнели деревья бульваров, соломенные стулья были свалены в кучу прямо перед кафе. В небе чернел громадный каменный шпиль Сен-Жермен-де-Пре. Мы с Хеллой считали его самым величественным шпилем в Париже. Эта улица вела к Сене и петляла к Монпарнасу. Я не раз гулял по ней, спускался с Хеллой к реке, часто и без Хеллы, совершая вылазки к девочкам Монпарнаса. То утро было совсем недавно, а кажется, будто прожил его не я, а кто-то другой. Мы поехали завтракать в район Les Halles.[31] Вчетвером влезли в одно такси, уселись чуть ли не на колени друг к другу, отчего Жак и Гийом распалились и позволили себе несколько похотливых и неприятных выходок. Их похотливость была особенно отвратительной, потому что не объяснялась невоздержанностью, просто она была явным выражением презрения к нам и к самим себе. Их распирало, они исходили слюной и не скрывали, до чего им хочется меня и Джованни; от этого я страшно бесился. Но Джованни, откинувшись к окну, легонько обнимал меня за плечи, как бы говоря, что мы скоро отделаемся от этих стариков. Пускай исходят слюной, нам плевать, утирать их рожи не наше дело. Когда мы проезжали по мосту, Джованни сказал мне:
