А когда она почти упала на диван, незнакомец, не сводя с нее своих темных глаз, выражения которых она не понимала, присел прямо на стол, сказал еще несколько слов и замолчал.
И только услышав полную тишину, Арабелла поняла, что уже давно не слышала его, поглощенная собственными ощущениями. Она безумно хотела его. Но он по-прежнему только смотрел на нее, и тогда ей показалось, что душа ее затрепетала и выбрызнулась наружу слезами.
До этого Арабелла никогда не плакала в присутствии мужчин. Упоенная своим новым состоянием, она даже не обратила внимания, что незнакомец, изменившись в лице, опустился на колени рядом с диваном и прикладывает свой пряно пахнущий платок к ее лицу. Она очнулась, лишь когда сквозь собственные рыдания услышала его голос – теперь он звучал нежно, проникновенно:
– Прости, малышка. Оказывается, ты – живая, а я думал – самоуверенная кукла… Перестань, успокойся, иди ко мне…
В его ласковых увещеваниях прозвучала жалость к ней, Арабелле Перлайон, и это моментально отрезвило ее – вот уж в его жалости она нисколько не нуждалась! «Когда он молчал, было гораздо лучше… Эти слова! Господи, почему они так действуют на меня?..» Ее слезы высохли сами собой, а незнакомец, имени которого теперь она уже и не хотела знать, все еще продолжал успокаивать ее, упиваясь своей мнимой властью и не заметив, что она рассеялась раньше, чем он успел отнять от лица Арабеллы надушенный платок.
И тогда она, легко коснувшись рукой его модно недобритой щеки, улыбнулась, поднялась с дивана и медленно пошла к выходу. У самой двери она обернулась и, в последний раз взглянув на все еще стоявшего на коленях мужчину, спокойно вышла в коридор отеля.
У себя в номере она задумалась: что же, собственно, с ней произошло за эти последние два дня? С ней явно что-то было не так. «Подумаешь, неудачный курортный роман, – успокаивала она себя. – Да и какой это роман – ничего и не было, если не считать этой мерзости на газоне! Правда, я так хотела его – вчера вечером, и ночью, и сегодня утром… Но, может быть, его хотела не я, а мое воображение романистки?..»
Пожалуй, Арабелла впервые задавалась таким вопросом. Она закурила и села прямо на ковер у кровати. «Но ведь пока этот идиот не взялся жалеть меня, я действительно была в его власти.
Раньше со мной такого не бывало». Она поискала, куда бы стряхнуть пепел, и, увидев на прикроватном столике фантик, обернула его вокруг пальца, чтобы сделать кулечек, но вдруг поняла, что это та самая записка и описание, с которых все началось. «Сейчас меня посетит какой-нибудь замечательный образ… Допустим, так: она сжигала свою жизнь, а пепел заворачивала в красивые фантики воображения… Нет, лучше – в красивые фантики творчества. Или – литературы? И это действительно так… Больше ничего не надо – только литература, слава, успех!.. Да, но при этом каждый смазливый подонок будет тыкать тебя носом в твои тексты! И наблюдать за тобой, как плешивый орнитолог за зазевавшейся птахой!»
