– Из них брага вкуснее, – сказал Фроди.
Тейта вдруг потянуло к питью. Он решил, что с эдакими молодцами лучше всего вести разговор, будучи чуточку или более чем чуточку подвыпившим.
Фроди высоко поднял свою чарку и, медленно приблизив к губам, осушил до дна. Затем вытер усы, похожие на полуистлевшую солому, и крикнул:
– Хо-ро-ша!
Он дождался, пока опорожнил свою чару скальд, а потом спросил его:
– Ну как?
– Крепкая, – признался тот.
Эгиль сказал:
– Она валит с ног, если не рассчитать свои силы.
– Помолчи, – прикрикнул на него Фроди. – Много ты смыслишь в браге!
… Оленя целиком положили на стол. Он был поджарен так, что у настоящих знатоков потекли бы слюнки: бока, живот, спина, ляжки, шея – все как положено, то есть с хрупкой корочкой, а мясо без кровинки до самых костей.
– Прежде чем мы приступим к еде… А где, кстати, хлеб? Тащите его из сумок! – крикнул Фроди. – Прежде чем мы приступим к маленькому пиру, хочу сделать хозяину маленький подарок.
И он достал из штанины большой перстень с голубым камнем, привезенный из далекого юга, и церемонно передал его скальду. Тот смущенно принял подарок, думая о том, чем же придется ему, в свою очередь, одаривать гостя – самого важного из головорезов.
– Прекрасен, – сказал скальд. – Но зачем такой дорогой? И чем я могу отплатить? Хижина моя бедна. Сам я не конунг. Где возьму подобающий ответный подарок?
– Ты очень и очень богат, Тейт. Но тебе не обязательно одаривать нас. Ежели очень захочется совершить благородный поступок – это очень просто для тебя.
– У меня нет золота.
– И не надо!
Скальд надел перстень на палец левой руки – на средний палец – и невольно залюбовался им.
– Ежели только захочешь, можешь отдать мне вещь, которая для меня дороже во сто крат вот этой дорогой безделицы.
Скальд вопросительно глянул на Фроди.
– Не догадываешься?
– Нет.
Фроди торжественно произнес:
– Твой меч, который разрезает пушинку.
Время было предзакатное. Легкий туман курился над фиордом. Противоположный берег был покрыт темной голубоватой дымкой и казался далеким и сказочным. А горы, уходившие в глубь фиорда, словно ступени, поднимались все выше и выше. А самые высокие вершины были освещены ярким солнцем, отчего сам фиорд уже казался погруженным в вечерние сумерки, хотя до них было еще далеко…
Скальд концом длинной палочки чертил на песке ничего не означавшие линии, а Кари сидел рядом на дубовом бревне.
Мир выглядел тихим, покойным, лишенным бурных страстей, погруженным в созерцание собственной успокоенности. Перед этой величественной тишиной обращались в маленькие, в совсем малюсенькие все чувствования, незадолго до этого казавшиеся очень важными. Сам О́дин пребывал в мире и покое и то же самое ниспослал на землю.
