Крот на седьмом небе | страница 3
Как бы совсем от стада не отбилась. Надо ее немножко поддуть!
И хотя поддуть у Крота почти нечем — он все повыпускал то от удивления, то от страха, — но разве можно спокойно смотреть, когда рядом с тобой кто-то страдает?
И он не долго думая, поделился своим «ветром» с тучкой:
— Фью-у-у!
И худенькая тучка вмиг превратилась в пухленькую овечку, которая играючи догнала остальных.
А у Крота осталось меньше половины.
Летать он еще мог, но не очень высоко, и дал себе слово, что рта больше ни за что не раскроет — даже если с неба земляника посыплется.
Ведь летать — это такая красота!
Пока Крот наслаждается, на башне подняли гвалт галчата. Подрались из-за двух вишенок.
А мама-галка не видит-не слышит: сидит на стрелке башенных часов — болтает с соседкой.
Крот как на иголках. Один птенец вот-вот упадет.
— Смотри! — выкрикнул он изо всех сил.
И в самый раз. Мама еле-еле успела ухватить своего галчонка клювом.
Галка любовно отнесла его обратно в гнездо, но стоило малышу оказаться дома, в безопасности, как она, не долго думая, накинулась на него:
— Я тебе покажу, как озорничать! Получишь у меня подзатыльник! Ах вы сорванцы уличные! Как вам не стыдно.
И мама-галка задала обоим такую трепку, что только писк стоял. Даже все галки с башни слетелись на шум…
Но Крот об этой суматохе ничего не узнал — у него своих забот хватало.
Остатков ветра ему еле-еле хватило, чтобы не шлепнуться со всего размаха о землю и не разбить нос.
Вот повезло!
Приземлился у крайней скамейки, у своей кучки глины, и вспугнул стайку воробьев, которые как раз тут купались в пыли и клевали хлебные крошки.
— Ты откуда взялся? — спросили они у Крота, а когда он им ответил, что был на небе, то чуть от смеха не полопались.
Ну и пусть! Крот там был, и солнышко может это подтвердить.
Он видел небо со звездным бильярдом и небо, где летала аистиная почта, небо с белыми барашками и небо у городской башни…
Сколько их всего было, этих небес?
Со счетом Крот издавна не в ладах, но одно знает точно:
— Я летал на седьмом. На седьмом небе!
Потому что галчонок мог выпасть из гнезда — а не выпал.
