– Лучше просто позвони. Генри, наверное, сидит в посольстве безвылазно.
Стив кивнул, подбросил вверх Ферга, прижался головой к щеке Джанет и вышел из гостиной своими крупными бесшумными шагами, до сладкой боли напомнив девушке Милоша.
– Я думаю, что мне пора возвращаться. И бабушка ждет… Я хочу вылететь завтра, мама.
– Да-да, конечно. Только подожди до вечера. После восьми я сама завезу тебя в аэропорт, – Пат говорила как-то отвлеченно, словно была погружена во что-то совсем другое.
– А что случилось? – поинтересовалась Джанет, всегда обостренно чувствовавшая любые нюансы в голосах людей, даже не только близких.
– Танки в Москве. Военный переворот. И Стив хочет лететь туда.
– Ух ты! – Вот это была новость! Джанет еще три-четыре года назад не раз в бесконечных фантазиях перед сном представляла себе, как где-нибудь в Версале она, переодевшись юным виконтом-гвардейцем, спасает от разъяренной черни королеву и дофина, а потом… Потом… тайные встречи, безумные речи… – Я тоже полечу с ним!
Пат смерила дочь долгим холодным взглядом, под которым пыл Джанет заметно подостыл.
– И ты говоришь это серьезно?
– Конечно! – Джанет снова загорелась надеждой. – Ведь я буду с папой и…
– Удивительная инфантильность, – вздохнула Пат. – Иди уложи Фергуса и возвращайся домой, а я поговорю с Жаклин и тоже поеду на студию. Завтра я заеду за тобой около шести, так что будь готова.
– А папа?
Но Пат уже поднималась к Жаклин по узкой лестнице, змеей вившейся из центра гостиной.
Вернувшись на Боу-Хилл и быстро сложив вещи, Джанет бродила по пустынному дому матери. Часов до двух еще горел свет во флигеле, но погас и он, и девушка переходила из комнаты в комнату в молочных струях поздней августовской луны.
Здесь, в отличие от ноттингемского дома с его ночными вздохами, шорохами и скрипами, царила абсолютная тишина, завораживающая и одновременно гнетущая.
Джанет стало не по себе. Она спустилась в патио, где лепетал водопад и шептались листья. Прислонившись к стене шероховатого старого кирпича, Джанет, как во сне, представляла себе почти двести лет назад жившую здесь полуузницу-полукокотку, и почему-то ей стало жаль ее до слез. Луна стояла прямо над узким колодцем патио, обнажая каждую трещинку, каждый упавший лист, и Джанет вдруг ощутила, что серебряное кольцо Руфи до боли жжет ей палец.
– Господи, да что же со мной происходит?! – крикнула Джанет в черно-лиловое гулкое небо и бросилась обратно в дом. Ноги привели ее в кабинет Пат, где все же ощущалась более теплая атмосфера, чем в остальном – стильном, удобном, но каком-то неживом – пространстве. Забравшись с ногами в кожаное кресло, в котором поместились бы еще две такие тростинки, как она, Джанет стянула кольцо с пальца и в который раз стала рассматривать его. От кольца так и шел прерывистый жар, передававшийся ее рукам, когда к ним прикасался горячий металл. Словно пробуя, девушка стала прикладывать кольцо то к щекам, то к груди – и кровь, сгущаясь, запела, делая кожу еще прозрачней и тоньше, наливая грудь, взорвавшуюся пламенем вспухших сосков, а когда рука Джанет скользнула меж сжатых коленей, то словно огненный столб начал медленно подниматься в ней, своими жадными языками захватывая и ноги, и бедра. Джанет даже застонала, раскинувшись в кресле, безвольно разжав вспотевшие ладони, – и кольцо выпало из руки, с глухим стуком покатившись по идеально гладкому деревянному полу в пятнах света и тьмы. И наваждение мгновенно отпустило Джанет, оставив лишь слабую боль в сосках.
