Как только унялась суета и стих общий гомон, тут же прорезался голос главного виновника торжества:
— Зосима, привет! Как ты тут без меня? Нас, вишь, того и гляди, в расход пустят, так мы уж, позволь по старой памяти, до приведения приговора в исполнение у тебя перекантуемся?
— Э-э… — протянул Муромец, вспомнив, что в данный момент находится при исполнении и докладывать должен именно он.
— Ах да, чуть не забыл! — подсуетился черт. — Это наш друг, товарищ по оружию и, по нелепому стечению обстоятельств, конвоир Илья Муромец! Вы, конечно, знакомы, но это я так, для порядка. Говори, Илюш.
Муромец, и без того ощущающий себя не в своей тарелке, окончательно стушевался.
— Ну не хочешь, не надо, — тут же согласился черт. — Ты, Илюш, не волнуйся, пропишемся, как положено. Так, значит, на чем это я остановился? Ах да, мы тут некоторое время поживем. Надеюсь, все готово?
Последняя фраза относилась к начальнику княжеской темницы. В ответ старый вояка степенно кивнул.
— Отлично.
Тут Изя обернулся к коллегам:
— Значит, располагаемся, отдыхаем, заморим червяка, расслабляемся, а потом уже за дела наши тяжкие поговорим. Идите прямо за Зосимой, он проводит. А я быстренько.
С этими словами он подтолкнул коллег к входу в темницу, а сам принялся нашептывать что-то на ухо одному из стражников. Тот бросил умоляющий взгляд на свое непосредственное начальство, но старый вояка только рукой махнул: мол, делай, что он скажет. Когда арестованные уже скрылись за тюремными дверьми, до их слуха донеслось последнее наставление их коллеги. Делалось оно уже совсем не шепотом вслед удаляющемуся ратнику:
— Только не забудь сразу с порога сказать, что от меня пришел, а то он с тобой и разговаривать не станет, сразу чем-нибудь тяжелым по башке шарахнет.
Донесся звук закрывающихся ворот, и совсем скоро неугомонный Изя присоединился к своим друзьям.
В силу специфики предыдущего рода деятельности Солнцевский пару раз (правда, благодаря адвокатам очень недолго) бывал в местах, где окна надежно закрыты решетками, и потому, как выглядят подобные заведения, знал не понаслышке. На этот раз ему представлялась уникальная возможность сравнить казематы его далекой исторической родины и эту темницу гостеприимного времени, в которой он сейчас так вольготно себя чувствовал. Правда, он помнил слова матерого сидельца Изи, что, мол, все тюрьмы во все времена одинаковые. Но одно дело верить другу на слово, а другое — увидеть все собственными глазами.
