Пол на кухне был покрыт линолеумом того самого желтовато-коричневого оттенка, который в чистом виде кажется грязным, а в грязном виде – грязным невероятно. Линолеум потрескался, облез, а кое-где вздулся и покоробился. В одном месте он даже закрутился наподобие бисквитного рулета.
И тем не менее надежда оставалась. Да, все их хозяйство было сплошное барахло; да, у них явно не было денег, и все же… И все же. На телевизоре стояла потертая фарфоровая балерина, делающая какое-то замысловатое па. Даже если она была кем-то подарена, или досталась им в наследство от бабушки, или была найдена в мусорном ведре – не важно. Это была фарфоровая статуэтка, а фарфоровая статуэтка – вещь бесценная. Фарфоровая статуэтка – это бирюлька. Дух бирюльничества, пусть едва заметный и загнанный в самый дальний угол, все же витал здесь.
Ублюдок положил мне руку на плечо.
– То есть ты типа спрашиваешь родителей, что они думают про образование? Так, что ли?
Он что же, слышал мой разговор с Карен?
– Совершенно верно. Я хотел бы поговорить с вами об образовании. И о ваших детях.
О детях, которые, как мне показалось, не оставили никаких следов своего пребывания в собственном доме.
– Давай выкладывай, что ты там продаешь? – В его безучастных глазах вспыхнула насмешливая искорка.
– Я просто провожу опрос по поводу образования. Ничего не продаю.
– Ладно, вали отсюда, придурок. Дверь там. Пшел вон.
Я уже открыл было рот, чтобы вежливо возразить, что его жена согласилась принять участие в анкетировании и к тому же это займет не больше пары минут, но меня опередили. Карен утащила его в спальню. Не знаю, о чем они там говорили, до меня доносился только возбужденный шепот, но когда они вернулись через минуту-другую, на лице Ублюдка красовалась вымученная улыбка.
– Извини, – сказал он. – До меня, видишь ли, не сразу дошло, насколько Карен хочется поболтать с тобой об образовании.
Он похлопал меня по плечу:
– Пиво будешь?
– Лучше чего-нибудь вроде воды или газировки, если можно.
– Не вопрос, дружище.
Энтузиазм, с которым были произнесены эти слова, напугал меня едва ли не больше, чем хлопки по плечу.
Карен усадила меня за кухонный столик на металлический складной стул, стоящий спиной к двери. Такие стулья обычно расставляют в школьных спортзалах, когда проводят там муниципальные собрания. Карен пробормотала несколько неловких, ничего не значащих фраз и подала мне кофейную чашку с лимонадом. На этой чашке красовалась все та же надпись: «Медицинская компания Олдгема». Я до сих пор чувствовал тяжесть на плече, в том месте, где на него опустилась рука Ублюдка, но тревога моя понемногу рассеивалась. Эти люди были очень странными – странными и несчастными, но почти наверняка безобидными.
