— Саакянц, зачем вам роли? Роли нужны студенткам, которым необходимо показаться режиссерам, поступить в театр, а вас Спиваков по одному звонку устроит куда угодно!
Как говорят в Англии: «No comments!»
Выходило, что в течение четырех лет у меня не было продыха от работы на курсе, а тут вдруг я оказалась вроде прокаженной. У одной меня на выпуске не было ни-че-го! В результате мне все-таки дали роль, видимо, для очистки совести. Кама Гинкас ставил володинскую «Блондинку». В первом составе Блондинку блестяще играла Ира Розанова — высокая светловолосая красавица, во втором — маленькая брюнетка Таня Аугшкап. У меня в спектакле была роль последняя по списку — старая подслеповатая женщина. Самый короткий эпизод пьесы. Текст роли (всей!): «Читай-читай! Читай дальше!» Этими четырьмя словами я должна была, видимо, показать все то мастерство, которому меня учили за государственные деньги в течение пяти лет! Гинкас меня, кажется, понял и развил роль: моя героиня периодически появлялась в течение всего спектакля, молча бродя по сцене, олицетворяя собой то память, то совесть, то благородство, в общем, неся зрителю букет вечных ценностей и иллюстрируя немой укор.
Еще меня заняли в одном спектакле в качестве осветителя, а в «Борисе Годунове» Фоменко поставили на гардероб. От последнего я просто самоустранилась. Мне устроили разнос при всем курсе, на что я, обнаглев, ответила, что, во-первых, мечтала у Петра Наумовича играть хотя бы в массовке и «безмолвствовать», как весь остальной курс, во-вторых, что история про театр, начинающийся с вешалки, меня не трогает и что, в третьих, я не могу нести материальную ответственность за шарфы и шапки почтенной публики, а в последних, что если в знаменитом ГИТИСе за пять лет меня смогли обучить только на гардеробщика, то либо надо отчислить меня за профнепригодность, либо…
Но в общем-то профессионально я тогда была защищена: в Ереване меня ждали театр, киностудия — было ясно, что в Москве мне оставаться не надо, да и не хотелось. Судьба же распорядилась иначе. Она приняла очертания скрипки, ее голоса, знакомого с детства, а потом и черты пухленькой, курчавой сладкой моей дочурки — Кати. Недавние страсти по ГИТИСу показались мне чепухой в сравнении с этим. А потом, вначале незаметно, далее все более осознанно я стала отходить от своей профессии, сдавать позиции. А может, профессия стала отторгать меня. Наверное, у меня не хватало характера, упорства и таланта держать взятую высоту, двигаться дальше, доказывая себе и окружающим, что я сама по себе чего-то стою, а не только являюсь женой известного человека и поэтому могу выходить на сцену. Ведь сцена — одна из самых опасных вершин, ты на ней голый, без страховки, без лонжей. Однажды сойдя, восстанавливать форму, впрыгивать в бегущий поезд уже страшно, не хватает куража. При этом я ни о чем не жалею, потому что верю в судьбу и знаю, что пусть короткое время, но все-таки была актрисой. Правда, долго не могла ходить в театр: когда со сцены тянуло запахом грима вперемежку с пылью и гас свет, у меня, как у лошади на манеже, начинало щипать в носу. Теперь это прошло. Недавно Людмила Касаткина подарила мне свою фотографию с надписью «Гитисяночке Сати». Как окрылило меня это слово — гитисяночка!
