На помощь слабо разбиравшейся в хозяйстве и нерассудительно подмахивавшей бумаги на десятки тысяч талеров герцогине срочно прибыл из Митавы камер-юнкер И. А. Корф — и в деле появились десятки счетов, долженствующих убедить правителей, что Бестужев недобросовестно вел хозяйство. Кто-то вполне компетентный по этой части сей «компромат» заранее заготовил и в нужное время подал.
Однако интересно как раз видимое «отсутствие» в этой интриге прямого участия Бирона. Это похоже на его способ действовать, так сказать, «фирменный» почерк, о котором позднее писал саксонский дипломат: «В манере герцога было так управлять делами, которых он более всего желал, что их ему в конце концов преподносили, и казалось, что все происходит само по себе».
Бестужев же однозначно приписывал свои беды именно Бирону и заявил официально, что как раз наоборот — это он тратил на Анну собственные деньги. Выяснения отношений между почти супругами тянулись долго и не завершились к моменту вступления Анны Иоанновны на престол. Вместе с другими служащими и отставными дворянами Бестужев выслушал подписанные Анной «кондиции», участвовал в обсуждении «шляхетских» проектов будущего государственного устройства страны. Однако после восстановления самодержавия он был немедленно отослан с глаз долой губернатором в Нижний Новгород. Но не успел бывший подследственный приступить к исполнению обязанностей, как последовала уже настоящая ссылка — на житье «в дальние деревни». Только в 1737 году, да и то исключительно за «верную службу сыновей», бывшая герцогиня-возлюбленная и тогдашний герцог Курляндский разрешили старому Бестужеву жить «в Москве или в деревнях».
Бирон больше не имел достойного конкурента при дворе: вместо опытного генерала-хозяйственника и дипломата Верховный тайный совет прислал в Курляндию полковника П. Безобразова с гораздо менее широкими полномочиями. Потом там некоторое время подвизался перешедший на русскую службу курляндец Рацкий, умерший в 1728 году. «Падение» Бестужева как будто и впрямь несколько исправило финансовое положение Анны. Петр II увеличил ее содержание на 12 тысяч рублей. Тот же Рацкий отмечал увеличение чинов при ее дворе: там появились гофмаршал, три камер-юнкера, шталмейстер, футер-маршал, две камер-фрейлины, гофраты, переводчики, секретари — и все исправно получали жалованье.[65] Своим камер-юнкерам, среди которых были и русские, Анна отдавала в аренду только что приобретенные на ее имя «ампты».
