Памфлеты, фельетоны, рассказы | страница 72
— Когда у вас появились галлюцинации?
— Вчера. — Где?
— На художественной выставке.
— Гм… гм… вот как. А вы кто будете по специальности?
— Писатель.
— Ага, значит, пишете книги? Какие?
— Старомодные. Но сейчас я решил стать писателем-абсурдистом.
Врач пристально наблюдал за моим лицом, проверял рефлексы суставов и вдруг спросил:
— Вы грамотны? Я хочу сказать, вы умеете читать?
— Я без труда читаю: чужие мысли, сокровенные чаяния людей, цвета, формы, все…
— А газеты?
— Тоже.
Врач раскрыл передо мной газету.
— Читайте.
— Что?
— Что хотите, только из этой газеты.
Я принялся читать: «Выставка передает нам новые, еще неизведанные ощущения. Просто поразительно, с какой безошибочной интуицией художник находит динамичную эротику под хвостом у мыши, с каким зажигающим великолепным гротесковым ориентизмом он передает ту всемирную боль, которая вколочена сковородкой в глаз упившегося осьминога в подсознании бескрылой мухи…».
— Довольно! Хватит!
Врач выхватил у меня из рук газету и принялся читать сам. Он кусал губы, грыз ногти и карандаш. Наконец, успокоившись, он произнес:
— Вы жертва эпидемии. Ступайте домой, примите холодный душ и избегайте общества умных людей. И всегда помните, что огонь обжигает, лед холодит, а полутьма ведет к сумасшествию.
Часа два назад мне стало известно, что мой приятель критик назначен членом Академии художеств и профессором кафедры абстрактного искусства при университете. Когда я обмолвился о случившемся со мной одному из друзей-писателей, тот ухмыльнулся:
— У него природный дар для такой работы: он от рождения дальтоник, и в глазах у него дефект преломления.
Поэты ЭЭ 20, 25 и 26
Мое самолюбие в последнее время сильно ущемлено: некоторые друзья начали называть меня консерватором. А ведь еще каких-нибудь два месяца назад меня почитали за радикала, излюбленным занятием которого является снабжение общества вентиляционными устройствами. И вдруг мне самому предлагают проветриться.
Все началось с того, что неодолимое любопытство привело меня на прошлой неделе в один из скверов родного Хельсинки, где собралось свыше тысячи налогоплательщиков. В сквере шло несколько необычное строительство. Посредине стояла отлитая из бетона плита, на которую водружали ржавый камин. Труба от него уходила ввысь, а к концу был прикреплен старый таз, самый обычный таз, в котором мать семьи имеет обыкновение ополаскивать личико своего малыша и то, чем кончается его спинка. Внизу к камину были приварены печные конфорки, дверцы, велосипедная рама, железный ломик, три подковы, всевозможная кухонная утварь, а также добрый десяток метров металлической цепи. Трое в комбинезонах суетились возле него со сварочными аппаратами. Их усилия направлял молодой человек.