Внимание!
Открывается дверь. Входит Кант.
Кант. Господин придворный проповедник, вы велели зайти?
Щульц/смиренно/. Просил… Я смею вас только просить… /Задумчиво ходит по кабинету./ Иммануил! Как давно я не звал вас по имени! Позволите мне вас по-прежнему так называть?
Кант. Не вижу в этом нужды.
Щульц. Да… Вы совсем не похожи на смиренного отрока, которого я однажды привел в стены вверенной мне Коллегии Фридриха… Все годы учебы вас отличало отменное прилежание. Вы были выше всяких похвал. И я хорошо это помню…
Кант. Надеюсь, я приглашен не ради приятных воспоминаний.
Щульц/задумчиво/. Отчасти и ради них… Иммануил… Простите, – «господин Кант». Ходят слухи, вы готовитесь к браку, и невеста, хвала Небесам, – из благочестивой семьи…
Янус. Фу ты – ну ты!
Дионис/укоризненно/. Янус! /Прижимает палец к губам./ Тс-с!
Кант. Что касается брака, то вас, господин проповедник, ввели в заблуждение.
Щульц. Вы, однако, – давно уж не мальчик, и естество, полагаю, взыскует свое. Сей шаг, на мой взгляд, был бы вполне разумным…
Кант. Не будь он столь опрометчив. И вы это знаете.
Щульц. Знаю, вы шли с предложением… Так ведь? И, вдруг, передумали…
Кант. Вы тут при чем?
Щульц. Пусть вас не смущает моя озабоченность… Я здесь вижу свой долг.
Янус /капризно/. Дионис, они скоро начнут целоваться!
Дионис. Янус, будь добр, не мешай «развиваться событиям»!
Щульц. Помню ваших смиренных родителей, несших безропотно крест бренной жизни. Будь они живы, – наверняка разделили бы мое беспокойство. Ну куда же это годится: лучший питомец Коллегии Фридриха, гордость Университета, вынужден довольствоваться местом помощника библиотекаря тогда, как его менее прилежные сокурсники уже давно ходят в профессорах, считаются важными господами и почтенными отцами семейств! Как огорчилась бы ваша матушка, знай, что вы до сих пор одиноки!
Кант. Оставьте маму в покое! Слезливость – не в ее духе.
Щульц. Действительно, тут вы – весь в мать. По какой же, однако, причине отринуто вами семейное счастье? Впрочем, если вам неприятно, можете не отвечать.
Янус/одобрительно/. Настырный старик!
Кант. Я отвечу. В наше время слишком многое нужно поставить на карту ради «семейного счастья».
Щульц. Темны ваши помыслы, господин Кант. Чего же вы вдруг убоялись: греха, плотской скверны, людского злоречья?
Кант. Единственное, чего я боюсь – изменить себе.
Щульц/похихикивая/. Не смешите! Коль муж в миру изменяет, так не себе, прости, Господи!
Янус/одобрительно/.
