Поколение судьбы | страница 5



Глухой маузер сунула, полна
Его душа, но песенка вся спета.
Заплёванный порог, гранитный трон
Мой кобелиный отрезвляют стон.
1981.
Минувшее
Запах роз, запах водки —
над эфесом полощатся в синем дыму.
Вчерашний день.
Утро. Поднимаюсь с постели.
Затем «ЗАГС». Метро. Магазин для новобрачных.
Очередь за ботинками.
Универмаг. Поиски платья. Туалет.
Кафе. Ресторан. Обед.
Она правды не говорит. Не врет. Что же?
Метро. Ваганьковское кладбище.
Ноябрь-апрель: 8-18 ч.
Май-октябрь: 8-20 ч.
Могила Высоцкому. Что же? Кому цветы? Ц.И. И кто цветы?
Вечер. Рисую могилу.
Глаза закрытые певца изображаю на вымпеле статуйные, каменные.
Надпись через диагональ «СССР». Могила с табличкой и цветами.
Не нужны мертвые цветы. Почему живые? Сорваны.
Фаталист.
Всё влезает в объектив. И могила влезает в объектив.
Дико как-то.
Клад —
бище под
аллеи:
Саврасовская, Есенинская.
Кладбище-лежбище:
Высоцкое-Страховское.
Не могилы, а туалеты. Чему цветы?
Что?!
Не надо нам могил.
Жизнь продолжается. Уметь развлечься, вот учеба.
Гений-рабочий. Гений-поэт.
Разницы нет.
Урна не обман. Тело было.
Теперь другое.
В стену всех. Сжигать всех.
Сжигали людей во время войны. Удобряли поля во время войны.
Пепел прорастал в растения. Корова жутко бежала по полю.
Жрала корова растения. Люди те жрали молоко и корову.
Что?!
Я пью молоко коровы и ем корову.
Т.Е. ем тех, кто насытил травы, которые жрала корова на лугу и поле.
Себя жрём.
… не станем доедать останки.
ВСЁ! Жрём растения, не жрём корову. Растения растут из земли.
Конец и начало – одинаковое детство.
Мясом мы поедаем ужас предсмертный (и растениями
видимо также).
Все чувствуют нарушение предсмертной чувственной связи.
Начиная есть – начинаем стареть.
Научись не есть, рождаясь.
Не умрёшь, живя.
Я ужасно целовал её и видел
губы стройные свои.
1981.
Синкретизм
Четверткову
Август злился на яблочный Спас и неделю,
у плакатов Рояля продвинулся крепкий народ
признавать, что российские ножки (ничуть не худее)
могут радовать время своё и господ.
Потерялись в пути фрак, бокал и креститель,
созерцатели сиднем сидели в затронной глуши,
сверху глянешь – под знаменем мститель,
а в числителе – формулы дуг для души.
Короли головою в ладони в двадцатые годы крестились,
в восьмидесятый запасник меняли на тени людей,
абригенов рожая с ножами в спине матерились,
пробедренные кругом, напились из чаши своей.
Пустота между стен, в колеснице билета,
пустоносный вахтер, у копья становясь,
путь укажет резьбой эполета,
вентилятор за кресло поставит, всему поклонясь.