Понятно, далее серебряные пули вырвали из груди оборотня кровавые куски мяса, за сим история и закончилась. Только там, где пролилось молоко, трава стала черной, и рассыпалась от малейшего прикосновения…
Перов трижды осенил себя крестным знаменем и, затаив дыхание, будто совершает нехороший поступок, ступил в черное нутро квартиры последним. И дверь за ним сама-собой захлопнулась с деревянным стуком, точно гвоздь в крышку гроба вогнали, или сейчас раздастся не подлежащее обжалованию «Встать, суд идет!».
В глазах штатного исаявского авгура, а в данный момент и выездного дежурного[31], зарябило от мечущихся «солнечных» зайчиков. Оранжевые овалы фонариков плясали по масонским обоям, спотыкались о картины на стенах, ныряли в глубь зеркала или облизывали амуницию группы реагирования.
Бойцы добросовестно полосовали мрак лучами фонариков, но от этого темень не становилась внятней и прозрачней. Наоборот, непроглядность все агрессивней льнула к незваным гостям, все хищнее и жаднее сжимала пространство вокруг пришлых.
Эдик нашарил выключатель, и к облегчению присутствующих в коридоре вспыхнул свет. Свет был тускл и болезнен, но хоть так. Мрак шарахнулся в стороны, рассредоточился по углам. Вооруженных по самое некуда чудо-богатырей (с Эдиком) оказалось семеро; семь – самое серьезное число. Группа захвата беззвучно шевелила стволами калашей, как осьминог конечностями, на физиономиях отвага и готовность жизнь отдать. Эдуард Перов подтянулся, мысленно приказал поджилкам не дрожать, вынул из-за пояса что-то длинное и тонкое в фирменной бумажной упаковке, и эту упаковку сорвал. И шуршание бумажки было в сей момент единственным различимым звуком, настолько затаили дыхание исаявцы.
Аккуратно, не бросив обертку на пол, а спрятав, Перов согнул освобожденный медный прутик под прямой угол и переложил в потную от торжественности момента левую руку.
Медная рамка, принюхиваясь, совершила три нерешительных круга в неплотно сжатой ладони и замерла, указывая по коридору направо. Два бойца, по глазам Эдуарда прочитав приказ, беззвучно, аки летучие мыши, скользнули в заданном направлении и исчезли за углом.
И опять тишина. Только кажется, будто с картин двухмерные персонажи за посетителями квартиры недобро подглядывают. Да и в самих картинах, в позах персонажей читается нечто недоброе. Даже где-то жуткое. На одной картине стая волков догнала карету и теперь свежует задранных лошадей. На другой – молодой боярин распростерся поперек горницы. Весь в кровище. Не понятно, жив, или уже поздно доктора звать. А рядом клюка, тоже в кровище, ею, наверное, и постарались. Кто ж орудие убийства на месте преступления оставляет? На третьей картине...
