– Мне нужны Злаки Зодиака, – процедил Максим, время которого, кажется, пришло, – Злаки Зодиака. Много, пять-шесть килограммов сушеных Злаков Зодиака, – кроме прочего следовало не позволить сдувшемуся Чеку вспомнить, что он не получил отзыв на пароль: «Эй, приятель, ты тащишься от Боба Марли?».
– Нету, – равнодушно зевнул продавец, спрятав лиловые зарницы зрачков под морщинами век, чтобы не выдали. Но трилистник на щеке откровенно налился фиолетовым соком.
– Эй, понтифик, он платит по долларию за одну сотую грамма!!! – аки боксер, запрыгал на цыпочках за спиной Храпунова оправившийся и вновь оживший неугомонный Чек. И чуть не обрушил стеллаж с коричнево-малиновыми банками чего-то, без чего кофеманы не мыслят жизни.
– Не подвезли, – равнодушно отпасовал продавец, как бы обозначив движением бедра, что грузное тело вот-вот развернется на сто восемьдесят градусов и отчалит. А сделки не будет, потому что хозяину круглосуточного заведения ни фига не интересны ни доллар за сотую грамма, ни даже доллар сорок шесть центов (такие цены приняты в светском и дорогом Копенгагене).
Максим вдохнул, выдохнул с оттягом, будто занимается Цигун, и, нажимая на каждое слово, сделал предложение, от которого нелепо отказаться:
– Ты поищи... Меня устроит и толика малая от той травы-муравы, которую для Богдухана припасли. Плачу по два бака за запятая-ноль-один грамм.
– А гребись оно все петушком! – пятки Чека прошибла восторжено-чечеточная дрожь.
Продавец выдержал длинную, как крысиный хвост паузу, и в голосе его заелозили нотки колебания:
– Откуда проведал про пятьсот Богдухановых кило?
– Не пятьсот кило, а три тонны. Недостачи в пять-шесть килограммов никто и не заметит. Усушка, утруска… А узнал от сороки-босоркани, – играл Максим надменную брезгливость, – Богдухан – известный скупердяй, всегда свом платит по минимуму. А я предлагаю солидный приработок. Потом разбегаемся, забыв о друг друге до скончания веков.
– Откуда я знаю, что ты не угодник? – Веки неторопливо поползли вверх, и снова лиловые зайчики пытливо запрыгали по фигурам гостей. Трилистник на щеке вдвое увеличился в размерах против прежнего.
– От вервольфа. Могу два перста к портрету Гребахи Чучина приложить.
– Да уж лучше приложи, любезный, а то мало ли, кто шляется, – закивал лиловыми огоньками из мрака торговец.
– Лады, только метро откроется, спустимся, и приложу. А пока... – сыпалась ложь изо рта Максима, а в висках пульсировало категорически иное: «Где же Алина? Где же прикрытие?!».
