Не мог не вселять некоторого беспокойства в меньшевистские сердца и ход рабочего движения в Европе. 1919 год был годом бурного революционного подъема. Пали троны Гогенцоллернов и Габсбургов[61]. Шатался куда более могущественный трон буржуазии. Трещали по всем швам партии II Интернационала. Русские меньшевики, не переставая обличать и поучать коммунистов, заговорили об эпохе социалистической революции, сняли под благовидным предлогом лозунг Учредительного Собрания и осудили своих грузинских единомышленников за политическую связь с англо-американским империализмом. Эти тревожные симптомы также требовали большей осторожности.
В течение 1919 г., не считая первых его месяцев, грузинские меньшевики не спешат помогать по собственной инициативе Деникину, который к тому же гораздо меньше нуждается в них, и не хвастают своей помощью белым. Наоборот, они сознательно придают ей вынужденный характер, как бы из-под палки великобританских офицеров. Сотрудничество их с Антантой отнюдь не становится от этого деловым компромиссом враждебных сторон, а целиком сохраняет характер идейно-политической связи и зависимости. Они переводят на язык грузинского меньшевизма освободительную риторику «западных демократий» и пресные пошлости вильсонизма[62], склоняясь перед величием идеи Лиги Наций. Они становятся на практике осторожнее, но не честнее.
Мы подозреваем, что мистрис Сноуден снедаема любопытством насчет того, что именно мы, отвергающие бога и его заповеди, понимаем под «честностью». Полагаем даже, что мистер Гендерсон ставит нам такой вопрос не без иронии, насколько ирония вообще совместима с благочестием.
Каемся: мы не знаем безусловной морали попов, церковных или университетских, из Ватикана[63] или из «приятных воскресных полдников». Категорический императив Канта[64], философский Христос без плоти и без художественных достоинств религиозного мифа нам так же чужд, как старый жестокий хитрец Моисей, который открыл клад вечной морали на Синайской горе. Мораль есть функция живого человеческого общества, в ней нет ничего абсолютного, она изменяется вместе с самим обществом и служит обобщенным выражением интересов его классов, главным образом, господствующих. Официальная мораль есть идеальная узда, накинутая на угнетенных. В процессе борьбы рабочий класс вырабатывает свою революционную мораль, которая начинается с ниспровержения бога и абсолютных норм. Под честностью мы разумеем для себя соответствие слова и дела пред лицом рабочего класса, под контролем верховной цели движения и борьбы: освобождения человечества от рабства путем социальной революции. Мы вовсе не говорим, например, что нельзя хитрить и обманывать, что нужно любить своих врагов и пр. Такая возвышенная мораль доступна, очевидно, только глубоко верующим государственным людям, как лорд Керзон
