Еще знаменательнее в этом отношении речь Ленина на заседании петроградского комитета 1/14 ноября 1917 г.[3]. Там разбирался вопрос о соглашении с меньшевиками и эсерами. Сторонники коалиции пытались и там, правда, очень робко, намекать на «троцкизм». Что ответил Ленин?
Не перманентная революция, а примиренчество, вот что отделяло меня от большевизма, по мнению Ленина. Для того, чтобы стать «лучшим большевиком», мне нужно было, как мы слышим, понять невозможность соглашения с меньшевизмом.
Как, однако, объяснить крутой характер поворота Радека как раз в вопросе о перманентной революции? Один из элементов объяснения у меня как будто имеется. Радек был в 1916 году, как мы узнаем из его статьи, солидарен с «перманентной революцией» в истолковании Бухарина, который считал, что буржуазная революция в России закончена, – не революционная роль буржуазии и даже не историческая роль лозунга демократической диктатуры, а буржуазная революция, как таковая, – и что поэтому пролетариат должен идти к захвату власти под чисто социалистическим знаменем. Очевидно, Радек и мою тогдашнюю позицию истолковывал на бухаринский лад: иначе он не мог бы одновременно солидаризироваться с Бухариным и со мной. Этим объясняется, с другой стороны, и то, почему Ленин полемизировал с Бухариным и Радеком, с которыми он вел совместную работу, выводя их под псевдонимом Троцкого (Радек в своей статье признает и это). Вспоминаю, что своей проблематической «солидарностью» в этом вопросе пугал меня в парижских беседах того времени М. Н. Покровский, единомышленник Бухарина, неистощимый конструктор исторических схем, с большим вкусом подкрашенных под марксизм. В политике Покровский был и остается анти-кадетом, искренне принимая это за большевизм.
В 1924-25 г.г. Радек, очевидно, все еще жил идейными воспоминаниями о бухаринской позиции 1916 года, продолжая отождествлять ее с моей. Законно разочаровавшись в этой безнадежной позиции на основании беглого штудирования Ленина, Радек, как это нередко в таких случаях бывает, описал над моей головой дугу в 180°. Это очень вероятно, ибо типично. Так Бухарин вывернувшись в 1923-25 гг. наизнанку, т. е. из ультралевого превратившись в оппортуниста, все время подкидывает мне свое собственное идейное прошлое, выдавая его за «троцкизм». В первый период кампании против меня, когда я еще иногда вынуждал себя почитывать бухаринские статьи, я нередко спрашивал себя: откуда это у него? – но затем догадывался: это он глядит в свой вчерашний дневник. Вот мне и думается, нет ли в контр-апостольском превращении Радека из Павла перманентной революции в ее Савла той же самой психологической подоплеки? Я на этой гипотезе не смею настаивать. Но другого объяснения подобрать не могу.
